После этого дни проходили достаточно спокойно. Погода стала жаркой, и семья Акбара спала во дворе под навесом крыши, а я переместился в их комнату, дверь которой была крепко закрыта. На деревьях появились ростки, расцвела акация и установилось лучшее время года в Туркестане, полное весеннего половодья. Ночи были теплыми, а воздух полон ароматом цветущих деревьев.
Молодые женщины и в большей степени Камарджан собрались рыть глубокую яму во дворе и натаскали в нее несколько огромных толстых бревен. «Мы собираемся показать вам что-то очень хорошее», объяснили они мне. Затем над ямой, которую они вырыли, они подвесили огромный котел, вмещавший дюжину ведер воды. В него они положили пшено, льняное масло, муку и несколько хорошо вымытых булыжников. Они разожгли сильный огонь под ним, и непрерывно помешивали содержимое специальными деревянными лопатками. «Оно должно кипеть весь день и всю ночь», – объяснили они мне. Я тоже провел всю ночь во дворе, так как было очень приятно лежать на открытом воздухе около большого костра, в то время как женщины взялись по очереди спать и перемешивать содержимое котла. Результатом всех этих усилий был продукт в виде густой сладкой массы, подобной патоке43, к великой радости детей, у которых не было никаких конфет в течение долгого времени, так как сахар к этому моменту почти вышел из употребления. Сарты на селе изготавливают этот продукт каждую весну.
Приблизительно в десять часов следующего утра я был внезапно потревожен диким криком, стонами и стенаниями. Все женщины рыдали и издавали скорбные причитания и маленькие девочки плакали и вопили. Это поразило и расстроило меня, поскольку я думал, что должно быть случилось, что-то ужасное, однако я не осмелился покинуть свое убежище. Шум продолжался с полчаса, а затем неожиданно прекратился, и все стало тихо. Немного позже вошла Тахтаджан и объяснила мне, что это был реквием, траурный плач по ребенку, который умер год назад. Я слышал впоследствии, что сарты, жившие около моего дома в деревне, выразили уважение ко мне просто таким реквиемом, когда они думали, что я был убит. Но потом сартская старуха-гадалка, проделав какие-то свои таинства с круглой галькой, сказала им, что нужды в реквиеме совершенно не было, поскольку я не только живой, но и нахожусь недалеко, и живу не с русскими, а с сартами. Рыдания женщин были столь сильными и рыдания настолько реальными, и так действовали на нервы, что моя жена, присутствовавшая при этом реквиеме и знавшая отлично, что я жив, не смогла сдержать себя и, поддавшись своим