Остальные картины Лина разглядывать уже не стала, и без того потратила довольно времени. Она быстро скинула с себя грязную одежду, а потом надела ту, что дал ей Алекс: легкий сиреневый свитерок с круглым вырезом и черные брюки. Все это оказалось ей немного велико, что было даже хорошо, потому что мокрые трусы пришлось снять и сунуть в карман брюк, и будь брюки поменьше размером, виден был бы и этот позорный комок в кармане, и то, что Лина без нижнего белья.
Перед тем как выйти из комнаты, она покрутилась перед зеркалами трюмо. О ее фиаско напоминали только грязные разводы на щеках и ссадины на ладонях, в остальном все было прекрасно и выглядела она замечательно, почти как взрослая.
Она еще не осознавала, что хотела произвести впечатление на Алекса, но уже делала для этого все, что было в ее силах. Грусть в глазах (при том, что никакой грусти она не испытывала, а стресс от унижения и боли прошел без следа), легкий румянец (бледная от природы, сейчас она просто как следует потерла щеки пальцами, заодно размазав грязь) – больше она ничего не смогла придумать. Подхватив с пола свои грязные вещи, она вышла из комнаты. В тот же момент Алекс вышел из кухни. Они остановились на секунду в разных концах коридора. Лине показалось, что он потрясен ее красотой. Но он улыбнулся, и она поняла, что ошиблась.
– Иди сюда, – сказал он и снова удалился на кухню.
Лина пошла за ним, лихорадочно воображая: сейчас она войдет и он обнимет ее и поцелует, о чем нужно будет завтра же рассказать Вере. Или лучше прямо сегодня. Да, она забежит ненадолго домой, постирает вещи, помоет велосипед и отправится к Вере. Что там Верин мальчик из старшего отряда! Взрослый мужчина, художник, женатый на красавице – вот удача, вот победа!
Лина вошла на кухню с замирающим сердцем. Алекс вытряхивал из пакета в вазочку печенье. На столе уже стояли две чашки с чаем, над ними струился легкий парок.
– Умойся и садись, – произнес Алекс, кивая на кривоногий стул, стоящий в углу, у стола.
На кухне Лины – точно такой же, только в зеркальном отображении – обеденный стол стоял там же, а в углу – широкий табурет. Самое удобное и уютное место. Его раз и навсегда оккупировала Марго. Лина одно время претендовала на него, но безуспешно. Марго молча (или с ругательствами, в зависимости от настроения) хватала ее за плечо и выталкивала из своего угла. «Девочки, не ссорьтесь», – автоматически комментировала мать. А они и не ссорились. Лина как-то пыталась объяснить маме разницу между ссорой и холодной войной,