Ребёнок в кроватке ворковал, как голубь, и собирался на прогулку.
Посуда стояла смирно и не собиралась бунтовать. Но было как-то тревожно смотреть на неё. Да, чистая стояла вертикально и стройно, была сухой и не скользкой. А вот грязная – вызывала подозрения.
Во-первых, она лежала, нагло раскинувшись, остатки пищи вызывающе приковывали к себе внимание. Было ещё в этом безобразии что-то маргинальное, панибратское. Этот оранжевый жир, капустные пряди, размазанные овощи, бесформенные шматки мяса…
Но хаос как будто сбивался в банды и группы. Три маслины на блюде уже будто организовывали партию центра. Фигурка из варёной моркови явно метила в диктаторы.
Брошенный в раковину кусок студня расплавился и превратился в серую медузу.
Хозяйка вздохнула, надела фартук и начала борьбу с посудным хаосом, чтобы покончить с этими ассоциациями и социальными потугами.
Она взглянула в окно. Начинался снег. Первые хлопья сразу почему-то напомнили мохнатые лапы огромного белого паука. Он обхватывал землю, перебирал лапами всё, что находилось на её поверхности. Он был сыт, но присматривался к будущим жертвам.
Аня, так звали хозяйку, встряхнула головой, чтобы остановить этот навязчивый клип. Но образ паука не покидал сознания. Почему-то вспомнились руки Славика. Их обильная растительность раньше очень привлекала и даже возбуждала её. А теперь стало как-то неприятно и даже обидно. Надо же… Славик и паук… Блокбастер какой-то!
Она вдруг села, обхватила голову руками и, пробормотав: «Так и крыша может съехать!» – стала раскачиваться и подвывать. Потом задумалась.
Подруги ей рассказывали, что такое бывает. Бывает, когда близкий человек становится вдруг чужим и постылым, хотя вроде бы и поводов для этого не давал. Но всё накапливается постепенно. Капельки слёз падают в маленькую ранку, растравляя её, копеечки огорчений образуют банк неприязни.
Вдруг вновь возник больной и навязчивый образ грязной посуды, которую надо революционно домыть, смыть коррупцию, предательство и тупиковость. И ни в коем случае не глядеть в окно, пока его не занесёт снегом.
Так и проходит жизнь. Не радует ни новая моечная машина, ни предстоящая поездка на золотой курорт.
Приняв следующую сигарету, она утвердила свою независимость, а броском колена на колено умножила.
Сбоку горела лампа, и голова женщины, казалось, создавала нимб. Он глухо отпечатывался на стене, которая переливалась отблесками рекламы соседствующего торгового центра.
Но дело было дрянь. Душа её соскочила с орбиты, но не покидала бренного тела, а металась и билась в поисках тихого пристанища. Глаза курящей смотрели в туманную глубину стены, ища тропинку в тихую благодать.
Богу не было всё равно. Бог не хотел читать её душу. Он задумался.
Отбросив боты
Идёт человек, оглядывается, ищет что-то, задумывается.
– Сюда! – зовёт его трава