VII
Выйдя из замка Фавентин, странствующие музыканты направились к Новому Мосту, где обыкновенно толпилась масса народу. Тут были и уличные фигляры, и прислуга, и мошенники всех сортов, и самая изысканная парижская публика. Зилла шла молча, глубоко задумавшись и грустно опустив свою красивую голову; за ней следовал сияющий, самодовольно улыбавшийся Мануэль. Он весь был переполнен счастливым сознанием, что он, без роду и племени, ничтожный бедняк, удостоился, наконец, хоть на одно мгновение быть в присутствии любимой особы. Хоть на одну минуту, но она все-таки принадлежала ему, – он чувствовал по ее глазам, так страстно устремленным на него, – и был счастлив, бесконечно счастлив этим воспоминанием. Положим, его оскорбляли, угрожали ему, наконец, выгнали, но зато он, уличный, жалкий фигляр заставил биться сердце знатной аристократки если не любовью, то хоть жалостью!
Этого было для него достаточно, и, как мечтатель-поэт, он весь отдался своим воспоминаниям. Да, он понял, что в сердце Жильберты он оставил глубокий, неизгладимый след.
И эти мечты были его сокровищем, утешением, наградой за все унижения и оскорбления. Словно во сне, не замечая ничего окружающего, наталкиваясь на прохожих, спотыкаясь на камнях мостовой, ослепленный, опьяненный, почти без сознания, двигался он по людным улицам Парижа.
Голос товарища вернул его к действительности.
– Эй, Мануэль, дружище, да что это с тобой, оглох ты, что ли?
– Чего тебе, Бен-Жоэль?
– Чего? Я тебя уж раз десять спрашивал, а ты не удостаиваешь меня ответом!
– Извини меня и повтори еще раз свой вопрос.
– Я хотел тебя спросить как друга, что…
– Ну?
– Нет, это не мое дело.
– Да говори же, прошу тебя!
– Я спрашивал тебя о значении этой сцены.
– Какой?
– Да вот хотя бы относительно этой любовной импровизации в честь молодой девушки.
– Но ведь ты и так все угадал, к чему же этот вопрос?
– Неужели ты действительно любишь ее? – удивленно спросил Бен-Жоэль.
– Да, люблю!
– Но к чему это приведет?
– Ни к чему!
– Чудной ты, право! А как же Зилла?
– Что – Зилла?
– Разве ты не заметил ее мучений?
– Каких мучений? – спросил Мануэль, с удивлением взглядывая на своего собеседника.
– Очень понятных, она привыкла к мысли быть твоей женой, ведь это была воля моего отца, и теперь бедняжка до безумия ревнует тебя к этой крале!
– Ты ошибаешься. Ничего подобного не могло ей прийти в голову, и она никогда не любила меня! – возразил Мануэль с досадой, прибавляя шагу и присоединяясь к Зилле, чтобы прекратить неприятный разговор с Бен-Жоелем.
Между тем Сюльпис Кастильян, согласно приказанию Сирано, все время незаметно следовал за оригинальной тройкой.
– Ну и какого черта надо ему от этих жуликов? – бормотал он с досадой.
Вопреки