Улица Сервантеса. Хайме Манрике

случае нам бы пришлось неделями ждать флотилии, а средства были на исходе. В битве при Лепанто христианский флот совершил фатальную ошибку, отказавшись от преследования османов, которые находились тогда в нашей власти. Всего за год турки собрали новую армию, перевооружились и, восстановив господство над Средиземноморьем, вновь обратили в страх моряков и жителей побережья. Я оставил в битве при Лепанто часть мяса и костей – ради мгновенной вспышки славы! Теперь казалось, что никакого сражения и не было. Вскоре жители Средиземноморья расценивали Лепанто уже как провал и при любом упоминании битвы презрительно поджимали губы.

      Учитывая все обстоятельства, я задумался, не поздно ли просить у испанской короны компенсации за увечья. Мои надежды опирались на два письма: первое за подписью дона Хуана Австрийского, второе – герцога де Сессы. В письмах содержались рекомендации его величеству назначить мне пенсию за проявленную в битве храбрость, а также наградить за участие в кампаниях на Корфу и Модоне и даровать полное помилование за ранение Антонио де Сигуры.

      Однако я знал, сколь медленно вращаются колеса испанского правосудия. Пройдут годы, прежде чем мое дело будет заслушано в суде, – и еще вдвое больше времени, прежде чем мне выплатят пособие. На что мне жить до этого? На помощь моей и без того нищей семьи рассчитывать не приходилось. Отцу я, однорукий, – слабое подспорье. Какое ремесло позволит обойтись одной рукой? Возможно, опыт, который я приобрел в Риме в качестве испанского секретаря кардинала Аквавивы, позволит мне работать переписчиком? Военная стезя не принесла мне богатства, но я все еще могу преуспеть как поэт. В сердце снова затеплилась надежда. Семья еще будет мной гордиться. Наивный мальчишка, прибывший в Италию с цыганским табором, вряд ли узнал бы себя в мужчине, который теперь возвращался на родину нищим калекой. Но одно осталось неизменным: вера, что мне все-таки суждено прославиться.

      В первую ночь в открытом море, когда «Эль Соль» легла на курс до Испании, а пассажиры разбрелись по своим койкам, я поднялся наверх полюбоваться небом. Воздух был таким мягким, а небо так пронзительно сияло мириадами звезд, что я решил ночевать на палубе. Я устроился на досках, раскурил трубку, положил голову на бухту смоленых канатов и задумался, где был бы сейчас, если бы в тот далекий день все-таки решил плыть в Новый Свет. Чем меньшее расстояние отделяло нас от Испании, тем больше я думал о Мерседес. Увижу ли я ее снова? За эти годы я написал ей множество писем, но ни разу не получил ответа. И хотя моя любовь с течением времени сделалась менее бурной, образ Мерседес по-прежнему хранился в заповедном уголке памяти, символизируя собой те дни, когда моя жизнь еще не превратилась в череду злоключений.