Я подумал, что брежу, когда моего слуха достигли крики на испанском и итальянском: «Победа! Победа!» Исход битвы предопределился, когда гребцы на турецких галерах – христианские и греческие рабы, которым сняли кандалы, чтобы они могли ловчее действовать во время битвы, – прыгнули за борт и, вплавь добравшись до берега залива, скрылись в густых лесах. К закату стало понятно, что мы убили огромное количество турок, что наши потери меньше и что мы победили до сих пор непобедимый турецкий флот. Испанцы принялись в восторге кричать и улюлюкать, когда остатки османского флота в панике бежали из Коринфского залива вместе со своим командиром.
Мне казалось, что я уже многие часы лежу на спине в углу палубы, заваленный пустыми бочками и трупами. Я до сих пор оставался жив лишь потому, что страстно, отчаянно не хотел умирать так далеко от родной земли. Откуда-то доносились приказы не преследовать турок. Испанцы отдыхали от ратного труда. Мир безмолвствовал. Великая битва при Лепанто завершилась – я стал частью истории.
Однако наш корабль был подожжен и теперь быстро тонул. Я из последних сил приподнялся на скользких от крови досках и выглянул за борт. Поверхность моря была усеяна таким множеством мертвецов, что солдаты, перебираясь с одного корабля на другой, ходили по телам, словно по земле. Те несчастные, которых задел греческий огонь, с воплями ныряли в воду, живыми факелами подсвечивая залив. Я дополз до плота, где друг на друге лежали мусульманин и христианин – мертвый и умирающий. Смерть превратила их в жалкие сломанные марионетки, сделанные из одного и того же материала. Я ухватился за край плота здоровой рукой и попытался подтянуть его к себе – как вдруг чья-то объятая пламенем ладонь поднялась из глубины, словно собираясь схватить меня за горло и утащить на дно. Я закричал и, не удержавшись на ногах, свалился в воду.
Море было алым от огня, который, не потухая, качался на вздыбленных волнах. Я твердил себе, что зловоние горелого дерева, пороха и обугленной плоти – не Божий промысел, а искушение дьявола. Мир вокруг начал терять границы, все словно подернулось рябью. «Господи, отпусти мне грехи, – взмолился я. – Прости, что я столько раз шел против Твоего закона. Помилуй мою душу». И я закрыл глаза в полной уверенности, что открою их уже на том свете.
Когда я пришел в себя несколько недель спустя, Родриго сидел на краю моей постели. Его глаза были полны слез.
– Ты в больнице в Мессине. Святая Дева спасла тебя, – сказал брат.
Боль в груди и бесполезной левой руке была невыносима. Я застонал. Монахиня смочила мне губы, но я едва мог дышать. Казалось, пламя пожирает меня изнутри. Несколько глотков настойки опия утишили его, ко мне вернулась способность думать. Брат объяснил, что нашел меня в ночь после