В это время начали собираться гости. Люся нервничала. Она не успела накрыть на стол. Подруги бросились ей помогать. Отец пересадил Риту на левую руку, а правой пожимал руки друзей.
– Ну, Александр, ты даешь!
– Надо же, какого мужика соорудил!
Сразу видно, что он обойдет своего батяню! Лихой офицер из него получится, это уж точно, как пить дать! У меня глаз на это дело наметанный. Сам троих сорванцов воспроизвел, – сказал пожилой капитан.
– Да! Нашего полку прибыло! Нужно это дело как следует обмыть!
– Давай, Саня! Тяпнем по маленькой, а там дальше само пойдет! А вот и огурчики соленые, а вот – грибочки! Как раз кстати!
– Люся! Поди сюда! Открой секрет, как ты умудряешься рожать таких красивых детей, причем так, чтобы никому обидно не было: дочь похожа на Саню, а сын – твоя копия! Ребята! Вы в этом деле здорово поднаторели!
Гости дружно засмеялись. Началось застолье: шум, смех, веселый перезвон граненых стаканов смешивался с бряцанием солдатских кружек, так как стаканы еще были большой редкостью и пили из них только женщины.
Кто-то приволок старенький патефон с запиленной пластинкой, и несколько пар пошли танцевать под веселую музыку знаменитой «Рио-Риты». Чтобы девочка не путалась под ногами танцующих, ей позволили заводить патефон и менять пластинки. Но она не упустила представившейся возможности засунуть руку в отверстие патефона – уж очень хотелось понять, как он устроен.
Вдруг Рита почувствовала, как ее сердечко пронзила острая боль, как будто в него воткнулась большущая игла. Болезненно екнув, оно сначала остановилось, а потом вдруг сжалось в тугой комок. Лицо покрылось испариной. Ей стало тяжело дышать. Потом сердечко само по себе разжалось, и в него потихоньку закралось непонятно откуда взявшееся ощущение внутренней тревоги. Прокравшись, оно затаилось, а потом вдруг стало стремительно разрастаться, заполнив собой замирающую от нарастающего ужаса по-детски хрупкую душу. Испугавшись, Рита прижалась к отцу. Желание спрятаться или, наоборот, защитить заставило ее обхватить его руками, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Маргаритка! Что случилось?
– Папочка, я боюсь!
– Чего ты боишься, глупышка? – погладив ее по головке, тихо спросил он.
– Я не знаю, но я боюсь. Я боюсь за тебя! Во внезапно наступившей тишине витала тревога.
– В голове моей сверхчувствительной дочки, разбалованной чрезмерным вниманием отца, вечно возникают какие-то непонятные страхи! – пожав плечами, сердито сказала мама.
Все