Я вспоминал разговор с Олей во время летнего отпуска. Был полдень. Термометр подскочил за тридцать. Раскаленный воздух проникал даже в чулан, где я, спасаясь от жары в одних шортах, лежал на скрипучей металлической койке. Пахло мукой, мышами и свежими березовыми вениками, которые сушились на жердочке под самой крышей. Ей было жарко. Но она не хотела снимать «сафари», пока единственные в поселке, привезенные мной из столицы.
– Да скинь ты с себя это барахло, – говорил я. – Духота-то, какая?! Или ты меня стесняешься?
– Да нет. Я могла бы раздеться перед тобой и не только, – хитро улыбалась она, угощая меня с рук блинами с клубничным вареньем. Когда варенье капала мне на грудь, она слизывала их, подолгу задерживаясь на каждой капле. Нарочно щекотала длинными ресницами. Синие глаза излучали тепло и уют. Пышные груди просились на волю. Я был на седьмом небе.
– Прямо здесь в чулане? – смеялся я. – А родители?
– И место бы нашли где. Но я думаю, еще рано. Да и нельзя, говорят, в этом году женихаться – год Обезьяны. Вот приедешь под Новый год, и я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть!
– Ха-ха-ха! Неужели «самое дорогое» может еще остаться после двадцати семи лет? – съязвил я, и тут же пожалел об этом.
– Представь себе, – говорила она, слегка краснея и прикрывая оголенные колени. – Все всадника на белом коне ждала. Воцарилось неловкое молчание. В тишине было слышно, как билось о стекло чулана залетевшая пчела и возню Бобика под сенями.
– Ты мне будешь писать? – спросил я, пытаясь разрядить натянутую атмосферу.
– Я не люблю писать письма – буркнула она, глядя куда-то в сторону.
– Ну, хорошо. Тогда через полгода я отстучу тебе телеграмму:
«Выезжаю, встречай»!
– Я тебе тоже: «Не приезжай, вышла замуж», – тихо смеялась она, уткнувшись в мое плечо, довольная тем, что не осталась в долгу.
– А все-таки?
– Так уж и быть, приезжай! Согласна. Глупенький! Я же люблю тебя.
Я верил ей. За пять лет нашего знакомства, я знал ее достаточно хорошо. И поэтому не представлял дальнейшей жизни без нее. И все-таки, где-то в глубине души вспыхнул уголек сомнения, обещавший стать большим пожаром. Хлопоча над ужином, я старался быть спокойным. Но это мне плохо удавалось. Я чрезмерно гремел посудой, и даже разбил одну из тарелок.
Допив кофе, я оглядел комнату, в которой прожил больше четырех лет. Две кровати, две тумбочки, два стула, стол, шкаф и две сумки у дверей, в которых уместились все мои пожитки. Не густо.
Над кроватью висел отрывной календарь с тремя последними листами минувшего года, года Обезьяны по японскому календарю, – не обещавшего ничего хорошего тем, кто родился под созвездием Близнецов в год Дракона. Как не странно, я верил гороскопу. И, как предсказывали звезды, со мной за эти оставшиеся три дня должно было случиться что-то непоправимое. И чем меньше