Пейрак, явно веселый и нисколько не встревоженный, поднял глаза и посмотрел на сумрачный лиственный свод, где хлопала крыльями какая-то невидимая птица. Уже настала ночь, темно-синяя бархатная ночь, пронизанная огнями бивачных костров. Из-за ветвей донесся голос, приглашающий всех подойти и подкрепиться.
Затем в наступившей тишине закричала птица, так близко, что Анжелика вздрогнула.
– Сова, – сказал Жоффрей де Пейрак. – Птица колдуний.
– О, дорогой, прошу вас, не надо! – воскликнула она и, обняв его, спрятала лицо у него на груди. – Вы меня пугаете!..
Рассмеявшись, он нежно и вместе с тем пылко погладил ее шелковистые волосы. Он уже хотел заговорить, обсудить свой разговор с иезуитом, обозначить смысл их беседы, но внезапно остановился, осознав, что во время этого диалога Анжелика и он сам чувствовали и понимали все одинаково. Они оба знали, что визит отца Геранда был не чем иным, как объявлением войны. А также средством найти для нее предлог.
С необычайной ловкостью, присущей членам его ордена, молодой иезуит заставил его сказать намного больше, чем входило в его намерения. Надо отдать им должное, они умеют манипулировать людьми, умеют разговорить. Владеют они и другим оружием – оружием особого свойства, и граф отнюдь не был склонен недооценивать его силу.
Незаметно хорошее настроение графа омрачилось, и он каким-то необъяснимым образом начал опасаться за Анжелику, свою жену.
Он прижал ее к себе еще крепче. Каждый день, каждый вечер он испытывал это страстное желание прижать ее к сердцу, обнять, чтобы удостовериться, что она и в самом деле находится рядом с ним и ничто не вырвет ее из кольца его рук.
Он хотел заговорить с нею об этом, но, испугавшись, что его тревога передастся и ей, промолчал.
Он сказал только одно:
– Вы тоже скучаете по малышке Онорине, верно?
Она кивнула и без того опущенной головой и еще крепче прижалась к мужу – его слова вызвали у нее прилив нежности.
– Она ведь в безопасности в Вапассу?
– Да, любовь моя, она в безопасности, – уверенно отвечал он.
Глава II
Отец Геранд расположился биваком вместе с индейцами и, когда ему передали приглашение разделить трапезу белых, отказался.
Он уплыл на рассвете, не попрощавшись, что для человека его воспитания было высшим проявлением пренебрежения.
Анжелика оказалась единственной, кто видел, как он нес свои вещи по песчаному берегу на другой стороне бухты. Несколько индейцев лениво топтались вокруг своих каноэ, вытащенных на песок. Предрассветная дымка поднималась до верхушек деревьев, но она была легкой, так что можно было без труда различить и человеческие фигуры, и их отражения в воде. В слабом прозрачном свете уже начинали поблескивать бесчисленные капельки росы, и все еще незримое солнце силилось рассеять ночной туман.
Анжелика спала плохо. Их