Аж в розетках замерзал ток.
И вороны рвали когти на юг.
В этот год я рисовал на окне,
занемевшем в переплёте льда,
много всяких простейших схем
как избавиться от зим навсегда.
Были планы – вскипятить океан.
Бог с ней с рыбой, лишь бы зад в тепле.
Рыбу раком и хрен моржам.
Лишь была бы только водка и хлеб.
Промерзал я в этот год до костей.
С ноября до марта кушал спирт.
От тебя никаких вестей.
Замерзал со мною вместе весь мир.
Но в апреле зазвенели ручьи.
Лёд растаял на моём окне.
Ты вернулась и нет причин
«ультиматами» грозиться весне.
Ох и крут же был мороз в этот год.
Но прощать ты умела всегда.
Превращать даже лёд в огонь
и улыбкой разгонять холода.
2011
Каменные цунами
В камне застывшие музыкой на века,
горы над лесом – величественные цунами.
Солнце над снегом. Ни облака, ни ветерка.
Это, наверное, вечность прощается с нами.
Что наша жизнь для неё? Две искры костра…
Сказкам не верь, где из них возгорается пламя.
Мы полетаем немного с потоками пран…
В пыль превращаясь для каменных волн цунами.
Кто? От чего? Для чего нас с тобой спасёт?
Не к чему нас выручать… И зачем это нужно?
Рано ли, поздно ли вечный космический лёд
нас унесёт и упрячет в растаявшей луже.
2017
Камень
Упал бы, да слишком грязно.
Взлетел бы, да слишком тяжко.
И ветер всё время разный.
Обрызгать боюсь рубашку
Несу на спине камень.
Здоровый такой булыжник.
Наверное, это память.
Которая мне на крышку.
Упал бы, да слишком низко.
Взлетел бы, да что-то скучно.
Вдыхаю бензин и виски.
А время стреляет кучно.
Несу на плечах камень.
Наверное, это время.
Он, точно, меня раздавит.
Как жернов льняное семя.
Упал бы, да слишком рано.
Взлетел бы, да слишком поздно.
И ноют всё больше раны.
Хлебаю холодный воздух.
Тащу на плечах память.
Тащу на плечах время.
А солнце его плавит.
И капает прямо в темя.
2011
Квантовая запутанность
Я был в космосе. Мне, почему-то, сказали,
что в коме…
Но клянусь вам, я был сорок дней
в параллельной вселенной.
Пролетел сквозь тоннель… Тот, который всем
мёртвым знакомый.
И возник на планете под небом
оранжево-бледным.
Ярко-синее солнце и там
называлось Ярило.
Я смотрел на него, и казалось —
оно меня знает.
Оно грело уютным теплом и почти
не слепило.
Надо