…Отчего?
На минуту представил, как все, переодевшись, затаились на балконах с винтарями – и усмехнулся, даже чуть не заржал, но вовремя опомнился – он в засаде!
Хорошо бы посмотреть в окна напротив. Грех, конечно, по чужим окнам шарить… Но интересно… Ладно, потом как—нибудь, а то так и главное прощелкать недолго.
Небо затянулось темной ватой облаков, луна глянула напоследок мистическим желтым зрачком и скрылась. С леса подуло сильнее, пробивая тонкий трикотаж и унося музыку в сторону; теперь был слышен лишь однообразный шелест листьев. Подполковник обхватил себя руками и задумался.
Около четырех утра он благополучно заснул, прислонив седеющую голову к шкафчику и сжимая коленями винтовку…
…Снился Щукину диковинный город, залитый незнакомым белым солнцем. Тысячи причудливых машин, словно сошедших со старинных полотен, толклись на пыльных дорогах, страшно гудели на перекрестках… Странным было их движение. Щукин пригляделся и понял: уступали они друг другу следующим образом: какая тачка навороченнее, больше – та и проезжала первой. Мелкие пролетали, как фанеры над Парижем. Одинаковые по крутости стояли, уперевшись друг в друга лбами и гудели, гудели, гудели… Глушители их дымили и тряслись, как яйца плохих танцоров. Подполковник заметил, что некоторые из них уже вросли в асфальт по самое брюхо, словно мамонты, а вокруг колес извивались цепкие синие лианы с колючками. Часть машин была полностью погребена под лианами, и выглядели они, как марсианские могильные холмики…
Что—то было не то… Он не сразу сообразил, в чем дело – в городе не было людей! Машины ездили и гудели сами по себе.
Это был настоящий мертвый город. Стало страшно, нестерпимо захотелось проснуться… Он долго, с трудом выплывал из глубинного кошмара.
Проснулся Щукин в восемь, от вороньего крака. На перилах балкона сидела упитанная ворона и презрительно глядела на него. С трудом расправив затекшее тело, Николай встал и глянул вниз. От увиденного похолодело в груди: Волгуши не было! Только сухой прямоугольник – на рассвете вспрыснул дождь…
Машину нашли позже, искореженную и убитую, на одном из дальних пустырей, почти у леса. Все стекла вдребезги, сиденья изрезаны вандалами до пружин, железо покалечено – живого места не осталось… Шины разодраны в клочья так, будто их жевал крокодил. Под капотом тоже похозяйничал злодейский топор – трубки перебиты, свешены кишками… Судя по всему, над Волгой трудились долго и упоенно. Могли ведь просто облить бензином и чиркнуть спичкой, но решили поиграть на нервах.
Участковый, мужик хороший, в общем—то, угрюмо изрек, глядя на зверство:
– Да—а… Восстановлению не подлежит… Совсем народ оборзел. То сожгли, теперь вот раздолбали подчистую… Одни и те же, небось, развлекаются. Ты, Щукин,