Незнакомый человек с чеховской бородкой и кроткими оленьими глазами неожиданно преградил ему путь. Хлипкое интеллигентское телосложение не помешало ему вцепиться в рукав изумлённого Радзинского так, что не оторвать.
– Викентий! – Сзади налетел запыхавшийся Мюнцер. – Вы что – обиделись?! Почему Вы ведёте себя как ребёнок?! Митенька, отпустите его, – велел он незнакомцу. Тот послушно разжал пальцы, но продолжал глядеть на Радзинского настороженно, готовый в любой момент снова схватить объект при попытке к бегству.
– Эх, Викентий… Зря я Вам навязался вчера со своими советами… – тяжело вздохнул Исаак Израилевич, жалостливо глядя на своего великовозрастного питомца. – Садитесь в машину. – Он подтолкнул Радзинского в спину. – Будем исходить из того, что случайностей не бывает. Особенно в духовной жизни. Вы явно не принадлежите к нашей традиции, но судьба почему-то упорно нас сталкивает. Пора разобраться в этом вопросе…
В машине Радзинский уснул.
– Посидите пока тихонько. Я Вашу работу полистаю… – Мюнцер зашуршал страницами. Этой паузы было достаточно, чтобы крепкий сон мгновенно сморил Радзинского, как пригревшегося у материнской груди младенца.
«Коль доди, дофэк: питхи ли, ахоти, раэйати, йонати, таммати…»(1). Слова звучали, как заклинание. И голос произносящего их напряжённо звенел со всё возрастающим накалом. «Им тимцу эт доди, ма таггиду ло? Шэхолат ахава ани…»(2)1.
Перед глазами возвышалась колесница. Она была такой огромной, что Радзинский не мог охватить её одним взглядом. Он чувствовал себя букашкой, которая упёрлась усиками в спицу колеса и для неё это – целый мир. Само колесо для неё не существует. Как, впрочем, и колесница.
«Рошо – кетэм паз, кевцотав тальталим, шехорот каорэв, эйнав – кейоним…»(3). Почему-то было ощущение, что все части колесницы состоят из букв, как материя – из атомов. И каждая буква – отдельная вселенная. Радзинский почувствовал себя лёгким, как воздушный шарик. Он летел сквозь пространство и маленькие, большие, огненные, влажно мерцающие и льдисто поблёскивающие буквы неслись ему навстречу. Алеф, далет, мем(4). Йод, Хей, Вав, Хей…(5) Перед ним вырисовывался силуэт гигантского человека, восседающего на троне. Позвоночник этого существа напоминал дерево. Голову его венчала корона. Сердце Радзинского размягчилось от внезапно нахлынувшей жгучей любви к царственному незнакомцу и растаяло как воск. Он растворился в сиянии прекрасного венца и исчез в бесконечности. Эйн Соф…(6)2
Открыв глаза, Радзинский долго не мог понять, почему Исаак Израилевич Мюнцер выглядит так неправильно. Он помнил, что тот должен быть одет в светлую