– Я в принципе понимаю, почему я после твоего визита Евангелие возле кровати увидел. Но вот почему текст был на латыни… – Радзинский сделал пару глотков чая и подвинул поближе к Аверину вазочку с конфетами, которые тот, увлекшись разговором, поглощал в каких-то невероятных количествах.
– С этим как раз всё ясно, – отмахнулся Николай, запихивая в рот шоколадное лакомство. Глаза его возбуждённо блестели, он весь лучился невероятной энергией, и Радзинский рядом с ним чувствовал себя в сотни раз более живым, чем когда-либо до этого. – В этой квартире жил Ваш дедушка? Ну, вот… Он был католиком. У Вас же польские корни?… И это была не какая-то абстрактная книга, а реальный том, который когда-то лежал там, действительно, в спальне…
– Потрясающе… – задумчиво протянул Радзинский. И осторожно поинтересовался, – Коля, а что для тебя главное? Ну… что ты извлёк в первую очередь… из своего опыта?
– То, что смерти нет, – не задумываясь, уверенно ответил Николай. Он одним глотком допил чай и решительно отодвинул от себя чашку. Определённо, аспирант расслабился и почувствовал себя свободнее. Откинувшись на спинку стула, он удовлетворённо вздохнул и расстегнул пару пуговиц на рубашке. – Через год после смерти дедушки я оказался в больнице – аппендицит, ничего серьёзного… – Николай, погрузившись в свои мысли, взъерошил пальцами волосы. – Но во время операции что-то пошло не так, в итоге – клиническая смерть… Не переживайте так, Викентий, – развеселился он, заметив, как Радзинский переменился в лице. – Меня очень быстро откачали. – Он снова выпрямился на стуле, принимая более приличную позу – ноги под стул, руки в замочек на столе… – Но я за это время успел выйти из тела, побродить по больнице… Потом хотел пойти в какой-то удивительно светлый мир, но дедушка не пустил. Он очень серьёзно сказал, что теперь я смогу бывать там сколь угодно часто, но умирать мне ещё рано. Тут меня шарахнуло – «умирать»?!! А у меня и в мыслях не было, что в данный момент происходит нечто такое драматическое со мной. Поглядел я на своё бедное тщедушное тельце и стало мне его так жаль… – Николай снова глубоко задумался и замолчал, прикусив губу.
– Ещё чаю? – деликатно кашлянул Радзинский.
– Н-нет, – встрепенулся Николай. – Вы извините, мне надо ребёнка проверить. – Он торопливо поднялся.
– Отлично, – покладисто согласился Радзинский. – А я пока посуду вымою…
На кухню Николай не вернулся. «Опять на мои книги облизывается», – усмехнулся про себя Радзинский, вытирая тарелки вышитым полотенцем – бабушка была рукодельницей и после неё осталось множество украшенных её умелыми руками предметов домашнего обихода.
Аверин, в самом деле, стоял возле книжных шкафов в кабинете. Заметив в дверях хозяина интеллектуальных сокровищ, аспирант с улыбкой помахал ему рукой.
– Простите