– Иди выпей чаю, я сказала! – рявкнула Людмила Петровна (она уже подмерзать начала в ночнушке в холодном коридоре). – Да включи телевизор, местные вести.
– Ты думаешь?.. – помертвела Лида.
– Да ничего я не думаю! Так, на всякий случай… А я все-таки Зое еще позвоню.
– А потом? – присмирев и немного входя в разумение, спросила Лида.
– Потом… Сходим на «биржу», поспрашиваем мужиков. Гарик там не один год ошивался. Может, какого-нибудь его другана вспомнят времен лихой молодости. Может, видел его кто.
– Хорошо, Люсенька! Только ты уж побыстрей!
– Да чего уж «быстрей»! Как будто эти работнички строго к восьми туда приходят!
Люся покрикивала специально: она поняла, что только строгостью можно как-то сдержать лавину Лидиного горя и дисциплинировать ее.
Увы, подруга Зоя – Зоя Васильевна, работавшая экскурсоводом в музее купеческого быта, где сторожевал Игорь Юрьевич, – как оказалось, была не в курсе событий, о чем и сообщила Люсе по телефону.
* * *
«Биржей» в народе прозывали чахлый скверик возле рынка. Он представлял собой несколько подстриженных кустов желтой акации, да вечно изъеденные червями вязы, верхушки которых венчали вороньи гнезда. Еще там были два старых тополя с мощными корнями. Под землей они протянулись к самому тротуару и вспучили асфальт настолько, что вздутия можно было принять за лежачих полицейских, уложенных в сквере по прихоти чьей-то дурной административной головы.
О том, что это все-таки сквер, свидетельствовали четыре деревянные лавочки, потрескавшиеся и облупленные. А в центре возвышался, так сказать, скверообразующий элемент – памятник.
Он изображал мужика в шинели, с девочкой на руках. Возможно, это был Феликс Эдмундович Дзержинский, олицетворявший борьбу с беспризорностью, поскольку сквер и рынок располагались на улице, ранее носившей его имя. Но когда началась эпопея с переименованием всего советского на все дореволюционное, или, в лучшем случае, нейтральное, не вызывающее ассоциаций с «кроваво-красным режимом», улица и сквер стали называться «Имени Победы».
В общем, памятник теперь вполне мог олицетворять неизвестного солдата со спасенной девочкой на руках. А какого конкретно исторического персонажа изначально изваял автор, из какой эпохи, теперь помнили разве что старожилы и краеведы.
Нынче скверик облюбовали маргинальные личности: безработные, бездомные, бичи и прочие «пролетарии». Лавочки, раньше разбросанные там и сям, нынче выстроились в каре, и практически весь световой день их облепляли, как саврасовские грачи березу, мужики всех возрастов живописного вида. Жаль, что столичным режиссерам не приходило в голову изредка наведываться в Артюховск: тут была готовая массовка для фильмов о сегодняшнем российском дне (в смысле дна).
Если бы не особые обстоятельства, при приближении к этому святому для нее месту у Лиды непременно затрепетало бы сердце: именно здесь судьба свела ее с Гариком в третий раз, и, как она полагала, теперь