Набив, как карманы, заправленные в трусы майки яблоками и пообломав в темноте немало веток, малолетняя шпана благополучно возвратилась из своего рейда. Утром, рассортировав в схованке ночную добычу, троица вынуждена была признаться в своем заблуждении: яблоки в соседском саду еще не дозрели.
Выбросив их в уборную, дабы сокрыть улики, троица возвратилась домой и во дворе узрела бабу Таню собственной персоной. Баба Таня Зверева соорудила из своего фартука сумку на животе, присборив нижний конец и зажав его в кулак. Она стала как кенгуру-мамаша, но в ее сумке находился не детеныш, а яблоки. Не те, за которыми охотились воришки, а уже вполне созревшие, ранний сорт. Яблоня росла в другом конце сада. Тете Рае соседка рассказывала:
– У Семена же астма, мы в саду ночуем. Видим, лезут. А его, как на грех, приступ одолевает. Он бегом из сада, чтоб не раскашляться, не напугать детей. Вот, угощайтесь, надо будет тебе осенью саженец дать, у вас таких нет…
Городских гостей, конечно, выпороть не посмели. Лидуне пришлось отдуваться за троих.
…Гарик на Новый год признавал только живую елку, и именно – сосну. Гарик… Мое запоздалое непутевое счастье…
Лида подошла к палате, бесшумно открыла стеклянную дверь и замерла. Над кроватью Гарика склонилась фигура в белом халате. Дорожка ли света от слабого ночного коридорного освещения, что прочертила палату, движение ли воздуха коснулось его, но пришелец резко выпрямился и шагнул в сторону Лиды.
– Что, доктор? Все в порядке?
Доктор в медицинской маске грубо отшвырнул женщину, так, что она всей массой шлепнулась между койками (хорошо хоть, не на кого-то из прооперированных больных!) и рванул к выходу, только подошвы замелькали. Крайне изумленная реакцией нервного доктора, сильно ушибленная, Лида, женщина довольно габаритная, кряхтя, еле выкарабкалась из узкого пространства между койками. Твердо решив, что она этого инцидента так не оставит, направилась к койке мужа.
Уж утром она узнает, кто из врачей дежурил ночью. И маска не поможет! Мало ему не покажется. Тоже мне, эскулап! Врачеватель! Ну, испугался ее неожиданного появления, ну, не захотел разговаривать, чтобы не побеспокоить больных. Но драться-то зачем!
Гарик лежал у самого окна. Света от уличных фонарей и тусклого коридорного освещения было достаточно, чтобы заметить, что лицо у него как-то изменилось. Лида поняла это, бросив первый взгляд на лицо мужа.
Второй ее взгляд был – на штатив, к которому крепился пузырек с физраствором. Жидкости в пузырьке оставалось всего ничего.
Третий ее взгляд опустился на руку мужа с закрепленной в ней иглой с трубкой, по которой поступало лекарство. Сейчас иглы в руке не было, вместе с резиновой трубкой она валялась на полу.
Лида кричала так, что сбежалось все отделение: дооперационные больные бежали рысью, прооперированные ковыляли, как могли.
Гарика не спасли.
Лида,