Дивар, отпивая из кружки вино, рукой ощупывал длинный шрам, от правого плеча тянувшийся вдоль всей груди. Странник не мог уйти без крови…
Странник… Тысячи раз проклятый, тысячами ненавидимый оборотень-убийца, на котором – кровь сотен людей; Странник, которого пытались изловить долгие годы, направляя специальные отряды охотников; Странник, за голову которого была обещана награда в пять тысяч золотых – достаточно, чтобы прожить безбедную жизнь… Странник – и этот мальчишка?…
Они выследили оборотня через месяц, потому что маг действительно его чуял, и когда подошел момент столкнуться со Странником, Дивар все еще не верил происходящему – за что едва не поплатился жизнью (хоть и этого было бы мало – судя по тому, что он знал теперь). Голову оборотня маг не пожелал менять на золото, и Дивар не стал с ним пререкаться, покорно наблюдая, как Авенир сжигает тело чудовища. Странник оставил себе преемника – Тень, снимавшего кровавую жатву вместе со своим учителем, но маг не преследовал его.
Так он стал свидетелем торжества той силы, которая жила в Авенире. С того времени прошло пять лет, но глаза мага изменили цвет впервые после охоты на Странника. Только теперь он собрался совершить нечто большее, чем поймать оборотня.
Дивар совсем мало знал о том, что происходило с магом, когда он становился таким, как сейчас – Авениру не особо нравилось рассказывать об этом. Знал лишь, что с этим как-то связан волк, что маг разделяет себя между двумя мирами… Но что это за мир? В бреду он постоянно что-то твердит о тенях, и тогда Дивар ощущал большие сомнения: правда ли он хочет знать все о происходящем?
Он поднялся с табурета, собираясь войти в зал и наполнить опустевшую кружку, когда уловил, что доносившийся из трактира шум переменился. Тревожно переменился, так что первая возникшая мысль была почему-то о мече, оставленном в комнате.
Дивар научился доверять своим чувствам.
Оставаться в комнате одному и дальше было невыносимо.
Авенир сидел на кровати, поджав под себя ноги, и смотрел за окно, где сгущались вечерние сумерки. В помещении уже было темно, едва различался силуэт спящего у двери волка. И от этой тьмы лишь обострялись все ощущения,