– Папа вновь собирается жениться, – проговорила она после довольно продолжительной паузы.
Молли и сама не знала, зачем сказала ему об этом; за мгновение перед тем, как слова эти сорвались у нее с губ, она не собиралась делать ничего подобного. Он выронил листок, который рассматривал, повернулся и в упор взглянул на нее. Ее бедные печальные глаза наполнились слезами, встретив его взгляд, и в них читался немой призыв о помощи и сочувствии. Взгляд ее оказался куда красноречивее слов. Юноша ответил после недолгого молчания, которое объяснялось тем, что он понимал, что должен сказать что-либо, а не тем, что сомневался в ответе на свой вопрос.
– И вы горюете из-за этого?
Она не отвела взгляда, когда ее дрожащие губы сложились в одно-единственное слово «Да», хотя вслух оно так и не прозвучало. Он вновь умолк, глядя себе под ноги и ковыряя носком сапога мелкие камешки. Мысли Роджера нелегко облекались в словесную форму, и он не был склонен утешать, не видя перед собой пути, который вел к истинному источнику, откуда должно исходить утешение. Наконец он заговорил, но так, как будто рассуждал с самим собой:
– Очевидно, бывают случаи – если оставить в стороне вопрос о любви, – когда необходимость найти кого-либо, кто мог бы в том или ином виде заменить мать, становится чрезвычайно настоятельной. Я могу поверить, – продолжал он уже совсем другим тоном, глядя на Молли так, словно впервые увидел ее, – что этот шаг мог быть направлен, главным образом, на то, чтобы сделать вашего отца счастливым и избавить его от многих забот. В том числе найти ему приятную спутницу.
– У него есть я. Вы не представляете, кем мы были друг для друга… по крайней мере кем он был для меня, – смиренно добавила она.
– Тем не менее он мог полагать, что так будет лучше для всех, иначе не совершил бы подобного шага. Скорее всего, он поступил так ради вашего блага даже больше, нежели для своего собственного.
– Именно в этом он и пытался меня убедить.
Роджер вновь принялся пинать камешки носком сапога. Он еще не добрался до разгадки. И вдруг юноша поднял голову.
– Я хочу рассказать вам об одной девушке, которую знаю. Ее мать умерла, когда ей было около шестнадцати. Она была старшей в большой семье. Все это время, весь расцвет своей юности, она отдавала себя отцу сначала в качестве утешительницы, а потом и компаньонки, друга, секретаря – словом, кого угодно. А у него были большие деловые интересы, и нередко он возвращался домой только для того, чтобы составить план и сделать приготовления для работы на следующий день. И Гарриет всегда была рядом, готовая помочь, поговорить или помолчать. Так продолжалось восемь или десять лет, а потом ее отец женился во второй раз, причем на женщине, которая была немногим старше Гарриет. В общем, теперь они – самые счастливые люди изо всех, кого