– Вы бы лучше пристань починили, – вмешался в ихнюю политинформацию Седьмой. – Заладили с утра: ибичмент, ибичмент. Лишь бы не работать. В колхозе хоть чё-то заставляли делать. Теперь маемся на этой свободе, как говно в проруби.
– А ты езжай, Семочка, в мир, – прошелестел насмешливо Герой. – Найди себе дело. Займи ум вопросами.
– Ты же знаешь, я в мир не верю.
– Чем хочешь клянусь: он есть. Я там бывал не однажды.
– Тебе, мудозвону, и подавно не верю.
– А в Ельцина и Зюганова веришь?
– Нет, конечно. Это просто картинки в телике.
– А телик откуда?
– Из магазина.
– Значит, в магазин ты веришь?
– Не-а. Просто знаю, что телик оттуда.
– Во что же ты веришь, Семочка?
Седьмой пошевелил бровями и ответил:
– В бога.
Все загоготали. Это, похоже, была козырная шутка, типа «мы начинаем КВН». Я не просек, в чем юмор, но ничего – стою, курю, дипломатично сплевываю на землю. Всем видом излучаю желание и готовность узнать побольше о жизни вверенной под мою деревянную руку территории. Тогда Молодой Мафусаил, дядька непонятного возраста с бородой до пупа, который выпирал у него сквозь дыру в майке, как фига, на меня посмотрел и говорит:
– Ну, что, Головастик? Ты начальник, тебе его и кормить.
– Кого?
– Бога нашего.
Я ценю красивые приколы. Включил петросяна и давай расспрашивать. Что ихний бог ест? Сырое или вареное? С ложечки кормить, или обучен он использовать вилку-нож? Только мое выступление им не понравилось. Помрачнели мужики. Вижу, что не туда заехал, и прикусил язык. Молчу, и они молчат. Молчали долго, я уже начал забывать, о чем разговор, когда Трактор хлопнул меня по спине и говорит:
– Айда!
Серьезные такие, как на похороны, мы пошли… Хотел сказать, по главной улице, да только нет никаких улиц в Бездорожной. Избы, как грибы, раскиданы по холмам, по оврагам… Будто бы их не строили, а они сами выросли, где захотели. То есть полное ощущение, что живые. Подходишь к дому, а он на тебя смотрит. Хочется поздороваться. Но я сдерживался, чтобы за дурака не приняли.
Удалились мы из деревни туда, где начинается кладбище. Но к могилам не пошли, на тропинку свернули и вниз спустились на сорок шагов. Я про себя считал шаги от волнения души и медвежьей болезни. Сильно хотелось в кусты, по большому делу. Но тут явно был не тот момент, чтобы проситься на горшок.
Потихоньку, и сперва для меня почти незаметно, мужики принялись как-то чудно притопывать правой ногой. Ударят о землю, потом мягкий шаг левой, и снова удар. И с каждым шагом все сильнее. Маршировали они такой раскорякой очень ладно, даже хилый Герой не выбивался из общего ритма. Я не знал, повторять за ними или воздержаться. Решил без команды не совершать лишних движений, шел,