Мартин не знает таких слов, но они ему понятны.
– Я – чёрное солнце, я всем свечу. Зла нет. Верь мне.
Так говорит одна из звёзд. Самая первая. Чернородная. Её зовут Первосвет.
А вот одна из фигурок в руках господина ветра слишком примелькалась. Мартин узнает её во сне, почти угадывает. Каждый раз, стоит только господину ветру заглянуть вместе со всем наружным миром в мир-квартиру. Наверное, это его, ветра, любимая игрушка. Нужно будет спросить. И попросить посмотреть совсем близко, если позволит.
Игрушка-старик. Металлический, раскрашенный вручную. Белая борода издалека кажется чёрной, а если совсем близко – то рыжей. Странно это. Фигурка подчиняется и не подчиняется ветру. Её тело постоянно стремится не оказаться там, где хочется видеть его ветру. А вот душа, напротив, – следует любому плану игры, любому спектаклю, поставленному живой стихией. Естественно, тело рушится, вот только душа фигурки не вылетает душистым дымком, нет. Душа меняет, как одежду, тела. Может, от этого борода у неё разных цветов, или не стоит при рассматривании фигурки прищуривать то левый, то правый глаз?
Вот ещё и ещё одно тело наползает на дымчатый остов послушной души, как жидкий металл, вливаемый в пресс-форму. А господин ветер не понимает, что же ему сделать со странной игрушкой. Наказать ли её? Помиловать? Господин ветер, в своём прозрачном, чуть розоватом мундире, с солнечными погонами генерала и закрытым, как у пирата, тёмной повязкой с рисунком-каплей глазом, всё шепчет и шепчет старику-фигурке одно-единственное слово: «Ищи».
– Кого искать? – Мартин просыпается от собственного голоса. Лишь на секунду перед глазами мелькает убегающий господин ветер, уже выбежав за дверь, так странно и пугающе чётко посмотревший в глаза Мартина, словно сказавший:
– Я тебя увидел. Ты – меня. Не проговорись.
Интересно – а услышал ли? И что было в моих глазах?
А дверь снова закрыта. Мир-квартира – вакуумное пособие по одиночеству. Клетка для зверя? Для меня?
– Мяу?! Мау! Ма-ма!
И тёплые руки – Мартин знает и понимает – они теплы только для него, а так ледяная хватка – разглаживают взъерошенные волосы на голове сына, там, где минуту назад была вставшая дыбом шерстка. Мягкий голос щекочет правое ухо. Или это прядки материнских волос? Или колкие звёзды-украшения в её прядях? Но вот голос матушки-Тьмы слышится всё отчетливей. Мама поёт. Колыбельную? Мне?
– Мяу! Мау! Ма-ма!
Снова хочется спать – погрузиться в тёплое забытье. Ведь теперь оно создано не господином ветром и не сэром Сном, но напето матушкой-Тьмой:
Научись меня видеть во сне,
Буду