– Покажи мне ещё, ветер. Я хочу знать всё. Покажи, – теперь Мартин-человек, уже не согласен на игру, а только на то, что есть на самом деле. Игра ведь – это всегда понарошку. Даже если понарошку – родители просят ребёнка прятаться от тех смешных маленьких са-мо-лё-тов, которые всего недавно пытался ребёнок поймать в сачок для бабочек. А теперь вот они бросают свои железные шарики и пытаются поймать под их громкое «бум» мальчика.
Генерал Александр Кромвель показывает Мартину то, что привык видеть сам. То, где легче всего познакомиться и определиться с тем, кто такие мёртвые. Ветер несёт Мартина в будущее, показывать… Войну.
На шатающейся на одном оставшемся целым винте обгорелой табличке отчётливо видны все, кроме первой буквы. Нет заглавной, первой, главной.
«…лавянск».
И скрип-скрип, шатает ветер табличку.
На обгорелой траве, уцепившись обеими ручками за металл столба, который и венчает обгорелая надпись, стоит ребёнок. Четыре ли года? Пять? Одежду ему заменила сажа – темны от неё руки и ноги. А вот лицо бледно и красны глаза мальчишки, слёз полные и обиды. Мальчик смотрит на дорогу – широкую ленту – асфальтовую змею, растерявшую часть гладкой своей чешуи, променяв её на выбоины и широкие ямы, что взрослые называют: воронками. Мальчик смотрит. Не кричит больше ребёнок, только смотрит, сжимая пальцами металл столба, на котором раньше приветственно с большой заглавной встречала приезжающих в город людей табличка с именем этого града. Мальчик ждёт родителей, лишь иногда призывно, так, что, не желая этого, – далеко уносит по дороге ветер слова, зовёт: «Ма-ма! Па-па!»
Зовёт прийти к нему, оттуда – с дальнего конца дороги, где она изгибается и теряется за посадкой молодых деревьев, сейчас же поваленных и покошенных. Мальчик не оборачивается – за спиной его тлеют останки дома, где он уже звал родителей, и они не пришли. Если мама не пришла из дома – значит, её там нет? Ведь так? Так?!
Дом у обочины мёртв. Но ведь в мёртвом не могут быть мама и папа, они-то всегда живы. И придут – обязательно придут. Иначе и быть не может.
– Ма-ма! – ещё раз летит в строну дороги и чуть-чуть в сторону дома (а вдруг где-то за ним мама?). В ответ мальчику раздается вой тревоги воздушной опасности. Город отвечает, как может.
Тишина. И нарастающий свист, затем самое дальнее эхо, ещё звучащее голосом ребёнка разрезается резким: Бум!
– Мёртвые, они как живые, только их нет рядом? Ведь так, скажи! – тело Мартина трясёт озноб, но голос чёток и твёрд, вроде не мальчик лет семи говорит, а сам генерал Кромвель отдал мальчонке свой голос и тон.
Ветер только