Ты спрашиваешь меня, есть ли у меня кто? Ты не представляешь, насколько я изменился, насколько изменился город, который когда-то был моей родиной. Москва – это болото, я утопаю в нем, растворяюсь. Провинция мне милее, в ней я более выпуклый, отчетливее проявляюсь, становлюсь самим собой, как было когда-то в вашем румяном городишке. А на родном холоде я черствею, становлюсь бесполым, бесформенным, блеклым. Мне страшно за себя: неужели это все, я больше не выкарабкаюсь, и умру также тихим и незаметным, как дедушка Семен, бабушка Роза.… Неужели мне осталось доживать только прошлым – ведь таков удел стариков. Я не могу быть самим собой, подавлена моя мужская потенция, моя гордость, мои чувства. Моя безжалостная откровенность может тебя ранить, но это также все, что у меня осталось: редкие случайные приключения, брезгливость, запоздалое сожаление. Сожаление об утерянных: стыде, гордости за обладание женским телом.
Вот в таком расхристанном виде я оказался сегодня перед тобой, моя совесть и мой идеал. Ты вправе судить, вправе отказаться от меня. Все равно я в «одностороннем варианте» буду беречь тебя, буду тебя боготворить. Чтобы ты не сделала, какой бы выбор…
Я ведь помню, знаю, что ты мне изменяла тогда, в наши лучшие дни. Нет, нет, я тебя не обвиняю, как не обвинял тогда. Был четверг, я хорошо запомнил этот день, солнечный с млечно-туманным, знойным ореолом вокруг солнца. Мы не должны были встретиться в этот день, ты предупредила меня заранее, чтобы я не приходил – я всегда был послушен, и ты хорошо оплачивала такое мое поведение. Но я не мог без тебя и дня, вот в чем беда.
И я пошел к Нелли, к твоей подруге, узнать, где ты? И она, Нелли, эта явная мужененавистница с холодными, равнодушными глазами и холеным телом, выдала тебя, не подозревая (вы не договаривались), и я бросился к тебе домой, не помня, что делаю, зачем делаю и как при этом выгляжу. Ты была не одна, я понял это по твоим заспанным – это в полуденный зной – глазам, становившимся по-совьи округлыми всякий раз, когда мы занимались любовью.
Ты провела влажной и пахнущей постелью рукой по моей небритой щетине и мягко сказала, журя: «Небритый», – я всегда брился перед приходом, всегда. И еще: «Мы договорились завтра». Я сказал: «Так я приду завтра». Ты ответила: «Приходи». У тебя был виноватый вид, наверное, тогда ты решила, что впредь у тебя я буду единственным.
Этот день был переломным. Потому что именно в этот день я понял, как я люблю тебя, как много ты значишь для меня, если я смирился. Остаток дня я провел в пивной – очень романтическое место, которое придало моим чувствам архитектурную законченность,