Оркестр начинает играть, и оставшиеся пары танцуют. Я прокладываю себе путь к стене бальной залы, обходя столик с напитками. Уровни напитка в автоматах для пунша показывают, что они все пусты.
Мурлыча мелодию вальса, я останавливаюсь рядом с Кэтрин, кутаясь в шаль, чтобы скрыть кровь, которая вполне может просочиться сквозь повязку из ленты, которой я затянула лиф.
– Мигрень прошла, – говорю я.
Кэтрин, возвращая мою сумочку, испытывает явное облегчение.
– Слава богу, ты здесь. Гости осведомлялись о тебе, и матушка досаждала предложениями уйти. Не знаю, сколько бы еще мне удалось их сдерживать.
– Ты золото. Я ценю твои попытки сохранить мою репутацию. – Я киваю в сторону пар. – Почему ты не танцуешь?
– Ты же знаешь, моя матушка считает вальс неприличным.
Я наблюдаю за танцующими. Они кружатся по зале, соприкасаясь телами. Близко, интимно. Таким и должен быть танец.
– Твоя матушка и в ножке кресла увидит неприличное, – говорю я.
Кэтрин роняет смешок, совершенно не подобающий леди, что в данном случае мне особенно нравится.
– Айлиэн!
– Что? Я думала, вальс уже довольно много лет как принят обществом.
– Ах, скажи это ей, – отвечает Кэтрин с иронией. – Я с удовольствием послушаю, как матушка читает об этом лекции кому-нибудь другому.
– А где глубокоуважаемая леди? – Я оглядываю бальную залу. – Использует возможность приблизиться к оставшимся джентльменам «в твою пользу»?
– Боюсь, меня уже всем представили. – Кэтрин кивает куда-то мне за плечо. – А она смотрит на тебя.
Я оборачиваюсь. Леди Кэссилис стоит в компании друзей, других матрон Эдинбурга, чьи дочери еще не замужем. Они, несомненно, обсуждают свои планы по заманиванию бедных, глупых мужчин Эдинбурга, но, кажется, виконтесса их не слушает.
Господи! Она хмурится так, что могла бы отпугнуть и выходца. Я смотрю на кривой бант, которым завязала лиф платья, прикрывая рану. Возможно, я выгляжу хуже, чем думала. Вероятно, леди Кэссилис снова и снова задается вопросом, почему она позволила Кэтрин уговорить ее отвечать за меня на официальных мероприятиях.
Очаровательно улыбаясь, я машу ей. Если бы я в нее плюнула, она выглядела бы менее потрясенной.
– Думаю, она злится на меня.
Я улыбаюсь Кэтрин.
– Ты пропустила пять танцев! Конечно, она злится на тебя. Надеюсь, твоя мигрень этого стоила.
– Так и есть, – отвечаю я.
Кэтрин рассматривает мои волосы, лицо, изучает нелепо повязанную ленту на лифе.
– Прости за прямоту, но выглядишь ты ужасно.
Я беззаботно машу рукой. Парикмахерское искусство в число моих талантов не входит. Как, по-видимому, и завязывание лент в попытке спрятать свои раны.
– Какие ужасные слова! – говорю я. – А что, если я только что избежала затруднительной ситуации?
Кэтрин вновь оглядывает меня с головы