Сердце гулко колотится, но Саймон ее не видит. Нужно воспитывать смирение. Сколько еще ждать? Неделю? Триместр? Если ты не переспал с кем-то до семнадцати лет, то будь уверен – умрешь в одиночестве. Цифра такая же точная, как объем легких. Все остальные здесь занимаются этим не первый год; Марина притворилась, что тоже не новичок.
– В чем дело? – спрашивает Рори Кингсли. – У тебя лицо как у дауна.
Две блондинки годом старше Марины прыскают со смеху.
– Заткнись, Кингсли, – говорит Клэр Лейкер. – Не будь придурком. – И, повернувшись к ней, одними губами добавляет: – Жалкий.
Но Марина, которой после четырех с половиной месяцев все еще кажется, что настоящая дружба ждет впереди, едва замечает свою защитницу. Она думает: так больше нельзя. Саймон Флауэрс. Саймон! Приди и сорви меня. Я созрела».
Тем временем в Лондоне влачит существование Лора. Она натирает сковородку-гриль до жемчужного блеска, помогает Ильди разыскать итальянский словарь, поливает соковой водой денежное дерево Рози, ведет неослабевающую борьбу с лондонской пылью, а вечерами застилает диван и засыпает под шепот «Зарубежного вещания Би-би-си», вздохи и всхрапы пожилых иммигранток и шипение автобусов за окном. В усталой голове вертится лишь одна мысль: «Что мне делать?», словно пять минут напряженных раздумий наведут ее на давно известный ответ – влюбиться в приличного холостяка, найти недорогое жилье, где можно слушать подобающую твоему возрасту музыку, есть тушеную фасоль и расхаживать нагишом; вернуться к забытой профессии и подыскать неподалеку дневную школу, которая устроит Марину.
На работе Лора с притворным участием выслушивает планы по замене фанерных полок на сталь с пластиковым покрытием. Черные или серые? Какая разница. В автобусе по дороге домой она терзается чувством вины перед безгранично добрым семейством Каройи-Фаркаш, перед отцом, перед отцом ее дочери, перед дочерью. А дома пытается думать об Алистере или сочиняет письма Марине, переделывая их, пока от того, что хотелось сказать, не остается ни слова.
Последние восемь месяцев, с тех пор, как Марина стала готовиться к отъезду, жизнь Лоры целиком зависит от почтовой службы. Душевное равновесие, если вдуматься, тоже. Раньше она гордилась тем, что выдержка ни разу не подвела ее за долгие годы, прожитые на диване в Вестминстер-корте после исчезновения Петера. Теперь, выйдя в город, она первым делом ищет глазами открытки: репродукции картин с выставок, которые без конца посещает с мужниной родней или в одиночестве, фотографии большого английского завтрака и площади Пикадилли под луной. Дома она вспоминает забавные наблюдения и выстраивает свой день вокруг прибытия почты. В прошлом триместре Лора отправляла открытки ежедневно, но теперь решила взять себя в руки. Марина едва на них откликалась – только стала ершистее. Похоже, в осторожных