До начала триместра осталось две ночи. Все ее подруги из Илинга, который она променяла на Кум-Эбби, уже в школе. Она была бы сейчас среди них, если бы не попыталась все изменить.
В этом-то и проблема. Марина сама виновата. Даже трус раз в жизни способен совершить отважный поступок – на свою голову. Женщины в роду Каройи всегда были смелыми; это почти все, что Марина знает о пяти красавицах-сестрах, живших в горах или в лесах (тут она как в тумане), – дочерях пасечника, который добывал лучший мед в стране.
– В Венгрии? – уточнила Марина однажды.
– Да, – ответила Жужи.
– Нет, – ответила Рози.
– Вы должны знать, он все-таки ваш отец, – сострила Марина, надеясь вызвать бабушек на откровенность, но тут они начали плакать, и она ничего не добилась.
Как бы там ни было, Рози, Ильди и Жужи – настоящие Каройи. Ни красавец Золтан, дедушка Марины, ни дантист Имре, безвременно почивший Жужин супруг, ни даже Петер, Маринин отец, не ослабили царства матриархата. Поэтому и она, Марина Фаркаш, с рождения старалась быть настоящей Каройи, достойной этого имени. Она выросла на преданиях о семейных подвигах: о том, как кузина Панни контрабандой провезла отцовскую коллекцию марок через таможню; о том, как Жужи однажды вылезла из министерского кабинета через окно; о том, как двоюродная бабушка Франци познакомилась в поломанном трамвае со своим будущим мужем Эрнё и приказала на ней жениться. Рози из них самая храбрая: однажды она ударила полицейского. Ей бы ничего не стоило править миром.
Я не смелая, думает Марина, погружаясь в пучину сна и рисуя в уме сложные ситуации, в которых отвага непременно бы ее подвела. А потом, невинная, засыпает.
В соседней комнате на раскладном диване лежит без сна Маринина мама. Этим утром их с Алистером чуть не застукали. Она была в его кабинете, якобы подавала письма на подпись, а на самом деле слушала бесконечные жалобы на то, как ужасно он провел праздники, и вдруг дверь открылась и вошла Мици.
Алистер от страха изменился в лице. Лора выпалила: «Простите». Мици хладнокровно достала из сумки творожный кекс, состригла бахрому на манжетке для измерения кровяного давления, поправила сертификаты на стене, сказала: «Я оставлять вас» – и ушла. До конца дня Алистер не обмолвился с Лорой ни словом.
Впрочем, ее это мало волнует. Всего два вечера остается до Марининого отъезда – вот что невыносимо. Боль и не думает утихать. Лора хочет прокрасться в комнату дочери. Она и раньше наблюдала за ней, когда та спала: Маринин затылок, едва различимый в темноте, бледное пятно – быть может,