– А я и не говорил, что они снятся мне каждую ночь!
– Каждую, – настойчиво повторил Пафнутьев. – Просто ты не все свои сны помнишь. А вот если под гипнозом окунуть тебя в твои сновидения…
– И что будет?
– Умом тронешься. И детей твоих во сне мелкие злобные собаки будут грызть. И внуков. До седьмого колена, как в Библии сказано. Потому что детей своих ты зачинал уже после убийства. Программу свою в них вложил. А они запихнут ее в своих детей, то есть в твоих внуков. Весь род твой будет порченый. Убийцы, насильники, воры – вот кто будут твои потомки. По тюрьмам гнить станут.
– Ужас какой-то! И что же мне теперь делать?
– Молиться, – сказал Пафнутьев и развел руками. – Каяться от всей своей грешной души. Но это уже не по моей части. Крест на груди носишь?
– Нет. Я некрещеный.
– Вот с этого и начинать надо.
– И родители мои некрещеные.
– Значит, они родили тебя уже порченого. Не убил бы ты Свету – кого-нибудь другого порешил бы. Как говорится, на роду написано.
– А я и Свету не убивал. Мастаков сорвался.
– Вот, Игорек. Будем считать, что началось твое выздоровление.
– Значит, что же получается? Сдай ближнего, и тебе зачтется? Хиловатая у вас мораль, Павел Николаевич!
– Не надо, Игорек. Не тебе говорить о морали. Чуть попозже. А что касается «сдал или не сдал», то не волнуйся по этому поводу. Никого ты не сдавал, успокойся. У меня уже сто страниц написано о том, кто кого убивал. – Пафнутьев положил тяжелую ладонь на папку уголовного дела. – Твои приятели пожиже тебя оказались.
– Ну и как оно, по-вашему, получается? Кого я убил?
– Никого. Ты давно начал правду говорить. Потому проходишь как активный участник преступления. Но не исполнитель. Когда судья будет зачитывать приговор, ты услышишь, что тебе назначен срок поменьше, чем другим. Ты еще полетаешь. Увидишь и синее небо, и белые облака.
А дальше произошло нечто совершенно неожиданное. Зайцев закрыл лицо руками и чуть ли не во весь голос разрыдался.
Пафнутьев некоторое время смотрел на него с полным недоумением. Потом, уже не обращая особого внимания на подследственного, он принялся прибирать свой стол. Павел сгреб с него бумаги, сложил в стопку папки. Потом он все это рассовал по ящикам, некоторые из них закрыл на ключ.
Только потом, проделав всю эту работу, Пафнутьев посмотрел в сторону притихнувшего Зайцева и спросил сочувственно:
– Ну и как? Полегчало тебе?
– Да ладно вам. Случилось, с кем не бывает. В этом кабинете вы, наверное, и не такое видели, да, Павел Николаевич? Много чего припомнить можете?
– Всякое случалось.
– Вот и я о том же. Так что не будем, Павел Николаевич, друг дружку корить.
– Корить не будем, – согласился Пафнутьев. – А вещи своими именами назовем.
– Это вы о чем? – насторожился Зайцев.
– Да все о том же, как ты выражаешься.