– Теперь голос Читы, его спутницы…
Более мерзких звуков Колька в жизни не слышал, тут же пальцами заткнул уши. Подражательница закончила, комиссия сидела с каменными лицами. Вдруг Колька показал на Людмилу Ивановну рукой и громко произнёс:
– Чита!! Законно получилось! Настоящая Чита…
Все засмеялись, потом заржали, громче всех – Пётр Васильевич. Он вышел из-за стола, подошёл к жене, обнял пышное тело и потащил к выходу. Людмила Ивановна сопротивлялась: она ещё не слышала аплодисментов, не вкусила успеха. Орала:
– Отвали, козёл! Зюзя суконный, валенок! Я каждый год всю колонию покоряла… Зэки падали передо мной на колени.
За стол комиссии комендант не вернулся. А там царило оживление: решили смотр закончить после обеда, но обязательно заслушать всех желающих. И говорили только о звукоподражательнице. Её талантом искренне восхищались, вспоминали, как она здорово и похоже изображала Тарзана. Но лавры первенства единодушно отдали подражанию обезьяне. То и дело говорили:
– Ну, Чита, просто живая Чита! Так же орёт, падла, будто режут её. Ну, Людмила Ванна, вылитая Чита…
Весь дом и двор стали называть жену коменданта не иначе, как Чита.
***
У старшины милиции Валентина Скотникова родилась пятая по счёту дочь, назвали Валентиной. В семье случился такой расклад: отец – Валентин Степанович, мама – Валентина Моисеевна, дочь – Валентина. Чтобы не путать с именем мамы, стали называть девочку Валентинка. Крестины наметили устроить через две недели после выписки новорождённой из роддома, хотя в милиции заартачились, решили припугнуть старшину.
– Хрен им, – сказал в сердцах другу Петру Васильевичу милиционер, – всё равно обману их! Это народный обычай, так положено говорить, если хочешь счастья ребёнку… – Кривлялся он перед собутыльником за столом, передразнивая разговор в райотделе. – Поверили! А покрестит дочку моя мать в деревне, знать никто и никогда не будет! Пойдёшь в крёстные?
– Пойду, – сразу сказал Пётр Васильевич, – только не смогу в деревню поехать… Хотя это неважно, впишут с моего согласия, наверное…
Не заметили, как за здоровье новорождённой уговорили вторую бутылку водки: благо воскресенье, выходной, хорошая погода. Худущая и молчаливая Валентина Моисеевна, медленно, с остановками ходившая после выписки из роддома, не стала больше раскладывать студень по тарелкам, вынесла весь противень, положила рядом большую деревянную ложку, порезала вторую буханку чёрного хлеба. Она за рождение пятой дочки боялась взглянуть на мужа. Но, похоже, он уже смирился, не ругался больше, не укорял, что она регулярно позорит его. Милиционер всё чаще повторял:
– Дети все равны, я их всех люблю!
Они с милиционером не просто корешили, воевали