И все ж в нашем жилье был вечный неуют, в отличие от бабушкиной скромной комнатенки, пропитанной уютом, как табачным духом хорошо обкуренная трубка. Бабушка осталась среди нелюбимых вещей, но ее метафизичная заботливость удерживала жилище от крушения. Уют там присутствовал вопреки видимости, но не иллюзорно, и в том таилась некая магия. Я уже говорил, что равнодушная к нематериальному Бабушка, словно б умела ворожить. Иначе не объяснить ее настойчивое влияние на судьбы самых близких. Случалось, что бабушкины неумеренные похвалы вопреки очевидному, со временем становились правдой. Когда Бабушка пыталась влиять на родных не ворожбой, а убеждением или примером, ее преследовали неудачи. Зато была всегда удачлива ее подспудная, неведомая ей самой сила. Бабушка верила в убеждение и не чуяла в себе уменья завораживать, оттого изгибы судеб родных для нее людей далеко выходили за пределы разумной умеренности, – благодаря ее влиянию, а не вопреки.
Возможно, именно этой таинственной силой Бабушка поддерживала и существование своего жилища, которое много лет кренилось, не падая. После ее смерти оно вмиг, почти мистично, обратилось в трагический разор. За месяц обвисли обои, стал проваливаться быстро прогнивший пол, осыпаться потолочная штукатурка. Комнатенка словно разом выдохлась и иссякла. Кажется, такое не объяснить ни физикой, ни химией. Не действует ли тут общий закон взаимодействия человека с местом обитания? Или, возможно, идея быта господствует над его видимым устройством? Он ведь, скорее, в душе и понятиях, а неплохо устроенная жизнь может быть бесприютна.
Я начал сегодняшнюю запись с бабушкиной внятности, а ведь сколько ее личность и жизнь задает вопросов. Дедушка обитал в глубинах и высях. Не скрывавший ничего, он весь был окутан высокой таинственностью. Но, пожалуй, не менее загадочно бабушкино столь трезвое с виду существование. Пойми Дедушку – и откроются горние тайны, а Бабушку – поймешь значительный пласт человеческого бытия. Я не претендую ни на то, ни на другое. Могу лишь сказать, что по складу ума, мне трудное давалось легче простейшего, а не будь Бабушки в моем детстве, и вовсе могло б не даваться.
Нет, все-таки Бабушку, столь настойчиво, даже подчас навязчиво присутствующую, в отличие от деликатно устраняющегося Деда, в семье ценили меньше, чем его. И отчего так – идут годы, а Дедушка, кажется, всегда рядом, и смерть его недавним событием. А Бабушка сразу после смерти, кажется, отдалилась вдаль времени. Дедушку я не видел мертвым, его смерть стала для меня событием духа, – при его почти бесплотной легкости, казалось, он просто примкнул к сонму ангелов. Его смерть словно б не связанная с ветшанием тела явилась для меня неизбежным поворотом судьбы, даже не его, а моей собственной. А смерть Бабушки долгие годы маячила впереди черным пятном, отравляя мое детство. Казалось, что она станет неизбежно первой смертью любимого мною человека, с которой мне придется встретиться впрямую, очно. Тут еще и бестактность родителей, говоривших,