– А про что же еще?
– Вот и дед мой по матери так говорит, – вспомнил Ленька. – Но отец мой думал по-другому. Дескать, негоже эксплуатировать трудового человека, негоже пить из него всю жизнь кровь – тут и последняя шелудивая собака взбунтуется. Мать была не согласна с ним. Говорила, что даже одна загубленная в революцию жизнь – это трагедия. На этом у них и ссоры происходили.
…Дом, куда привел компанию Беляш, находился на Казанской, недалеко от Хлебной площади.
– Беляш, а Беляш, я слышал, здесь где-то есть квартал, где находятся местные бордели… Это далеко отсюда? – поинтересовался Пузырь.
– Мал еще о борделях думать! – шикнул на него Мишка. – Ишь, куда тебя понесло!
Пузырь обиделся.
– Больно ты у нас взрослый! – смерил он его недобрым взглядом. – Да ежели хочешь знать, у меня-то были уже женщины, а вот у тебя – я не уверен.
– Да иди ты! – махнул на него рукой Мишка. – Женщины, видите ли, у него были! Во сне, что ли? Да и во сне они тебя всегда обходить будут. Зачем им детский сад?
– Есть у нас, парень, такой квартал, который нэпманы называют «улицей красных фонарей», – сказал Беляш. – У нас там даже свой человек имеется – это мадам Залесская, которая содержит лучший на квартале бордель. А мы ей девочек туда поставляем. Так что ежели будет у вас на примете какая – тут же Джафару об этом доложите. На крайний случай – Чуме, они оба в доле с Сарой Евгеньевной. А девочки там – цимус, я вам доложу!
– Вот бы поскорее туда попасть, – мечтательно произнес Кешка.
– Подожди, не все сразу, – осадил его Беляш. – Вам надо сначала проявить себя. Вот когда Джафар поймет, что вы ценные кадры, он вам многое позволит – будете жить как у Христа за пазухой.
19
Дом, куда они пришли, был большим рубленым пятистенком с пристройкой, где находилась баня, которая топилась «по-черному», и дровяным сараем. Во дворе был огород, сортир и колодец с «журавлем».
Когда Беляш открыл входную дверь пятистенка, оттуда вырвались густые клубы дыма – какая-то гремучая смесь махры, самосада и дорогих сигарет.
…Они перешагнули порог дома и оказались в небольшой кухне, где пахло жареной картошкой и кислыми щами. Миновав кухню, они попали в гостиную, где играл стоявший на низеньком столике граммофон фирмы «Лемберг», поднимая настроение присутствующих модной джазовой оркестровой мелодией под названием «Мама Инесс», под которую несколько пар лихо отплясывали фокстрот, выделывая при этом немыслимые коленца. Здесь же сновали уголовного вида парни с косыми челками, хлеставшие прямо из горлышка спиртное. Одеты они были в мятые брюки, заправленные в сапоги-гармошки. А в дальнем же углу несколько разновозрастных парней, сидя за большим столом, с азартом резались в буру. Чуть поодаль возле простенка ворковала стайка жутко размалеванных девиц гимназического вида, одетых в коротенькие юбочки и шелковые чулки. Гости с восторгом смотрели на этот странный праздник и ждали каких-то чудес. Им хотелось поскорее войти