– Я уже не знаю, что нам делать, – вновь заговорил Нибури-эку, оглаживая широкую, спускающуюся на грудь бороду. – Чтобы уплыть отсюда, нам нужна лодка. Из древесины её не сделаешь, потому что деревья здесь не растут, а те, что выбрасывает море, – никуда не годятся. Можно, подобно жителям Цупки[8] и народу Человека-Инуита, сделать её из шкур. Но для этого нам надо набить много оленей, а лучше – тюленей, что в последнее время нам не удаётся. Хорошо хоть, пока стада паслись поблизости и до них было легко добраться, мы успели добыть шкуры и сшить себе тёплую одежду, а то совсем пропали бы. – Он умолк и усмехнулся в пышные усы. – Не пропали тогда – пропадём теперь. Скоро зима, а я слышал, что зимы здесь страшные. Без хороших запасов нам не дожить до весны. Все перемрём, как мухи по осени.
Канчиоманте почувствовал, как нарастает его озлобление. Зачем Нибури-эку говорит такие слова, зачем накликает на их головы погибель? Так нельзя говорить, злые духи услышат и накажут. Да и не только поэтому. О том, что их положение далеко не завидно, здесь знали все. Только никто об этом не говорил прямо. Все, с молчаливого согласия, хотели оставить хоть слабую надежду на то, что всё обойдётся и они смогут выбраться из плена Голодной Северной Земли на родные, близкие сердцу острова своего народа, хотели оставить, пусть даже обманчивую, надежду на какое-то чудо. А теперь вот Нибури-эку произносит такие речи. Хорошо, что остальные не слышали. Канчиоманте подозрительно глянул на застланные травой и сухими водорослями нары: Человек-Инуит по-прежнему спал тяжёлым болезненным сном. Почему верный друг дяди, человек, казалось бы, такой твёрдый, уже сдался? Почему проявил слабость перед ним, самым молодым из отряда, почему высказал свои дурные мысли вслух?
– Будут, будут ещё олени, – твёрдо сказал Канчиоманте, вновь пробуя заглянуть в глаза собеседника. – Добудем их шкуры и уедем отсюда.
Нибури-эку нахмурил брови, заёрзал, поднялся на ноги и вышел под дождь, резким взмахом руки отбросив тонкую оленью шкуру на выходе. Видно, слова молодого человека больно задели его. Канчиоманте лишь пожал плечами, протянул остывшие пальцы к огню, весело скачущему на ворохе поломанных дров.
Застонал, заухал, как сова, заворочался Человек— Инуит. Молодой охотник подошёл и склонился над ним, потрогал его горячую руку. Больной зашёлся в приступе кашля, что-то забубнил на непонятном языке, заелозил ногой по нарам.
После Канчиоманте долго сидел у огня один, следя за игрой языков пламени и думая о далёкой родине. Нибури-эку куда-то ушёл, несмотря на дождь, и долго не возвращался. Иногда Канчиоманте подходил к выходу и проверял, не окончился ли дождь. Сидеть в пропитанной сыростью и духом болезни хижине ему не хотелось. Кабы не дождь, он сейчас взял бы лук и стрелы и тоже ушёл бы в холмы. Даже если бы ничего не подстрелил, всё равно прогулялся бы, размял ноги – всё лучше, чем