Он чуть смягчил тон, но взгляд оставался твердым, поддерживающим.
"Разрешите себе побыть на этом пустыре. Разрешите себе чувствовать эту растерянность и 'никак'. Разрешите себе не уметь жить по-новому прямо сейчас. Вы учитесь ходить после десятилетий гипса – это не происходит мгновенно. Те вещи, что остались от мамы, – не обязательно выбрасывать их прямо сейчас, если рука не поднимается. Возможно, со временем вы посмотрите на них иначе. Или решите оставить что-то одно, как память, но уже без прежней боли. Мы не стираем прошлое ластиком, Валентина. Мы учимся жить рядом с ним, не позволяя ему определять наше будущее".
Он поднялся со стула, давая понять, что сеанс подходит к концу.
"Те маленькие задания, что мы записали, – это не про то, чтобы 'начать новую жизнь'. Это про то, чтобы просто сделать шаг на этом пустыре. Почувствовать землю под ногами в новой реальности. Просто пройтись. Просто приготовить себе еду. Почувствовать, что вы можете что-то решать и делать для себя, даже самое малое. Попробуйте. И в следующий раз мы поговорим о том, как это было. Не о том, 'правильно' ли вы все сделали, а о том, как это было для вас".
Кит подобрал свой рюкзак.
"Я пойду. Пожалуйста, берегите себя. И помните – вы не одна в этом процессе".
Он кивнул ей на прощание и направился к двери, оставляя Валентину наедине с ее хаосом, списком из трех пунктов и новыми, сложными мыслями, которые медленно начинали прорастать сквозь вату внутренней пустоты.
Кит уже взялся за ручку двери, когда голос Валентины остановил его. "Никита… вы не могли бы свет выключить? У входа который". Голос ее прозвучал устало, почти безжизненно.
"Да, конечно," – кивнул Кит, отпуская ручку и поворачиваясь обратно к коридору. Выключатель был не сразу заметен – старая модель, почти сливающаяся с обшарпанными обоями у косяка. Он шагнул ближе, проводя рукой по стене в поисках знакомого пластика.
Пальцы коснулись прохладной, чуть шероховатой поверхности старой штукатурки под обоями, и в тот же миг мир качнулся. Не было ни вспышки, ни звука – реальность просто подменилась.
На долю секунды он стоял в том же коридоре, но залитом не тусклым светом лампочки, а ярким дневным солнцем из окна кухни. Воздух был чистым, пахло лимонным средством для мытья посуды и едва уловимым, дорогим цветочным парфюмом. Квартира сияла чистотой – натертый паркет, ни пылинки на полированной поверхности старого трюмо у входа, свежая скатерть на кухонном столе.
А в дверном проеме кухни стояла Валентина. Моложе лет на десять, с аккуратной укладкой каштановых волос, легким макияжем, в красивом домашнем платье пастельных тонов. Она стояла у раковины спиной к нему, ее плечи были напряжены, спина неестественно прямая. Она методично мыла тарелку, движения были выверенными, почти механическими.
Над ней, чуть сбоку, нависала тенью ее мать. Женщина лет шестидесяти,