На следующий день Василий привел ко мне свою супругу и, нежно приобняв, помог ей прилечь на кушетку. Раньше мы пересекались лишь пару раз, и у меня не было возможности ее разглядеть. А теперь… ох, тяжело было сосредоточиться при виде такой красавицы!
Жена Василия была словно лучик солнца – милая, пахнущая спелой черешней и ванилью, юная прелесть. У нее были длинные рыжие локоны, большие серо-голубые глаза, маленький вздернутый носик и неяркие пухлые губы. Из-за своей худобы и невысокого роста на вид ей нельзя было дать больше шестнадцати. Но, поговорив с пациенткой, я узнал, что ей уже шел двадцать первый год.
Кожа девушки была белой, как молоко, без обычных для такой «породы» веснушек. Ее приветливый нежный голос звенел колокольчиком, и, когда она смеялась, то на раскрасневшихся щеках выступали две несмелые ямочки. Поистине для мужчины она была настоящим сокровищем, и имя у нее было подходящее – Зоя, что в переводе с греческого означает «жизнь».
К своему мужу она обращалась только «Васенька» или «милый», а ко мне – на «вы», хотя в этом не было надобности. Весь осмотр ее муж стоял рядом и трепетно держал девушку за руку, показывая, как важен был ему этот миг. А я смотрел на них и украдкой улыбался.
Хотя мои рекомендации и лечение, к счастью, ослабили спазмы, Зоя приходила ко мне на осмотр еще несколько раз. И вот, спустя пару месяцев, она смогла родить крепкого здоровенького мальчика!
После войны рождение детей праздновали как-то по-особенному, ведь это символизировало начало новой мирной жизни! Поэтому рождение сына Василия праздновали всей деревней! Гуляли больше недели, а на десятый день мальчика покрестили и назвали Петенькой.
Через какое-то время новоиспеченные родители снова пришли ко мне на прием. Я осмотрел малыша, и на том мы распрощались. Да, теперь мы уже были знакомы, но все еще не знали друг друга. Наша дружба началась с того самого вечера, когда Василий неожиданно появился у меня на пороге.
Уже смеркалось, я устал и совсем не ждал гостей, как в дверь громко постучали. Отодвинув засов, я увидел перед собой того самого соседа, но теперь он выглядел иначе: задумчивый, грустный, одетый в потрепанную старую фронтовую гимнастерку и военные штаны, словно солдат, только что пришедший с настоящего фронта.
В его глазах застыла давняя скорбь, и он, показав из-за пазухи бутыль с самогоном, тихо произнес: «Надо выпить. Сегодня, сейчас…»
Этот его взгляд был такой же безразличный, какой когда-то был у меня в том дальнем военном госпитале. Тогда казалось, что моей жизни пришел конец, оттого мне не захотелось ему отказывать, и я, смущенно сказав: «Проходи», впустил гостя в свой дом.
Василий молча кивнул