– Так что же произошло дальше?
Сэр Генри улыбнулся:
– Когда буря улеглась, мы пересмотрели план раскопок. Засыпали вход в гробницу Аменнахта песком, чтобы не вводить наших рабочих во искушение, и перешли к новому участку. Профессор Хэмптон на следующее утро отправился на станцию: путь до Каира был неблизкий, со всеми проволочками занял бы не меньше суток, а ему ещё надо было подготовиться к встрече с нашей покровительницей… Добыть билеты в первый класс, ведь это мы, суровые, прожжённые солнцем археологи, были готовы экономить на всём. Везти даму в таких условиях было совершенно невозможно. Вот тогда-то я и совершил ту самую глупость.
Учёный вздохнул и, покопавшись в стопке с рисунками, изрядно похудевшей за время разговора, вытащил оттуда ещё один. В отличие от остальных, этот лист был разорван пополам и склеен папиросной бумагой.
Механикус уставился на рисунок. На нём четыре медведя с человеческими лицами (в одном из них угадывался сэр Генри, в другом – профессор Хэмптон) несли на плечах паланкин. Его шёлковые занавески развевались по ветру. Из-за них выглядывала девушка в удивительном головном уборе, похожем то ли на башенку, то ли на гигантский веер высотой не меньше двух футов. В зубах девушка держала папироску и вид при этом имела разом злодейский и высокомерный.
– Это ваше творение? – спросил механический кот. В его ровном голосе учёный уловил что-то похожее на иронию.
– Моё, – покачал головой сэр Генри. – Как я уже говорил, я тогда возненавидел Дарью горькой и жгучей ненавистью. Боюсь, виной тому был случай в Долине Царей, стоивший мне места и, как я думал в то время, карьеры. И к дамам, наделённым властью и капиталами, я относился с большой предвзятостью. Кто же знал тогда, что я изменю своё мнение всего через несколько дней? А пока мой шарж пользовался бешеной популярностью среди коллег. В обеденный перерыв они заходили ко мне полюбоваться на него, выдумывали разные остроты, одна скабрезнее другой, как будто даже соревновались в том, чья шутка будет гаже, чем у других. Конечно, когда мисс Глумова наконец приехала к нам в Южный оазис, громкие разговоры прекратились. Это само собой разумеется! Мы вспомнили, что в первую очередь мы джентльмены, но в том, что началось дальше, есть и моя доля вины.
Москва, 1904–1905 годы
– Этот Хэмптон – не профессор. Он настоящий делец, – сказал Василий. – Зубастый, как акула. Ну да и мы не лыком шиты.
– Вы… вы договорились? – спросила Дарья. Ей было страшно поверить, что всё уже кончилось, и кончилось хорошо.
– Ну, он, конечно, юлил, выкручивался, делал вид, что не понимает, о чём я говорю. Утверждал, что доля в пятьдесят процентов находок, да ещё на наш выбор, настоящий грабёж и полное небрежение историей, называл меня шулером и аферистом. Но презренный металл сделал своё дело.
Дарья сидела