Я бежала, спотыкаясь, цепляясь за ветви, пока лес не разомкнулся, и я не оказалась у большого раскидистого дерева.
Я бежала по дорожке бабушкиного сада. Той самой, по которой шла тем злополучным утром. Я выбралась?! Я выбралась! Всё закончилось!
Я дома. С бега перешла на шаг. Цветы цвели, как летом. Воздух пах лавандой, мёдом и свежестью после дождя. Сколько же меня не было?! Тропинка блестела, как будто её только что промыли.
Я сделала шаг вперёд. Ещё один.
– Лотти?
Я обернулась.
У фонтана стояла мама.
Живая. Настоящая. В том самом халате, в котором она встречала меня в кухне. Глаза – красные, как после слёз. Волосы спутаны. Она смотрела на меня, как на чудо.
– Мам… – голос задрожал. Я бросилась к ней, но замерла в нескольких шагах.
Она подошла сама. Коснулась моей щеки. И я почувствовала – тепло. Привычное. Родное.
– Ты вернулась, – прошептала она. – Наконец-то ты вернулась! Мы с бабушкой так переживали. Всё закончилось. Уйдём отсюда. Пойдём домой.
– Домой? – я покачнулась. – Но… я не могу. Я должна…
– Ты ничего не должна. Ты не обязана ничего доказывать этим существам. Они не люди. Они забрали тебя у нас!
Её голос дрожал.
Я вдруг захотела обнять её. Вернуться туда, где всё было понятно. Где любили. Где не требовали.
Но внутри, как слабое эхо, всплыло: Я останусь, пока ты спишь. Обещаю.
Ерин.
Я отступила на шаг. Потом на другой.
Я ведь не встретила его! Он обещал быть рядом, пока я сплю! Что же с ним теперь?
– Лотти? Что такое? – мама обеспокоенно вглядывалась в моё лицо.
– Там… там остался мой друг. С ним что-то случилось, его не было, когда я проснулась…
– Лотти, послушай, милая, там не может быть друзей. Нельзя доверять фейри. Пойдём домой, бабушка всё тебе объяснит…
– Ты не моя мама, – сказала я. Голос сорвался.
– Что? – она замерла. – Шарлотта, что ты…
– Это всё неправда. Ты бы не сказала так! Ты бы пошла со мной, чтобы помочь ему! Я не могу… я не должна уходить с тобой.
– Ах, вот как! – в голосе появилась сталь. – Значит, ты теперь слишком важная? Забыла, кто тебя вырастил? Кто стирал тебе кровавые коленки и клал градусник под мышку? Бросила бабушку! Сбежала! Забыла о нас всех!
– Замолчи… – я отступала.
– Ты предала семью! Предала себя! Да ты никто! Думаешь, тут ты особенная? Думаешь, они тебя примут? Да тебя отец родной не принял!
Это была не моя мама. Мама никогда бы не сказала мне такого. Она никогда не заговорила бы об отце, даже когда злилась.
Я развернулась и побежала.
Позади раздался нечеловеческий крик.
Я обернулась на бегу – и увидела, как «мама» вытягивается, искажается. Её кожа бледнела, а лицо – трескалось, словно фарфор. Глаза расширились, вместо зрачков образовалась пустота. Руки удлинялись. Волосы стекали, как грязная вода.
Она рванула за мной.
Я