– Я… его друг.
Врач посмотрел на меня со странной смесью жалости и раздражения:
– Вам повезло проститься. У него… (делает паузу, подбирая слова) …остановка сердца после передоза. Реанимировали, но мозг… Время сказать прощай.
За его спиной, через стекло реанимации, я увидел синие губы с трещинами в углах, и тогда я понял – Даня действительно улетел. Только не в небо, а туда, откуда не возвращаются.
(Сентябрь 1998 года. Школьный двор после дождя.)
Я впервые увидел его возле разбитого фонаря. Новенький. Стоял поодаль от всех, жевал булку с комочками маргарина, наблюдая, как мы играем в "Казаки-разбойники".
– Ты чего в сторонке торчишь? – я подошёл ближе, размазывая грязь по промокшим кедам.
Он поднял глаза – серые, как мокрый асфальт.
– А тебе какая разница?
В его голосе была опасная нотка, но мне понравилось, как он сжимал кулаки – будто держал в них что-то хрупкое.
(Кабинет химии.)
– Кто разбил колбу?! – орала учительница.
Класс замер. Даня медленно поднялся:
– Я.
– Почему?!
– Хотел посмотреть, как осколки блестят.
После уроков я догнал его у раздевалки:
– Ты же не разбивал.
Он ухмыльнулся, доставая из кармана стеклянный треугольник:
– Это я вчера головой в витрину "Центрального" пробил. Хочешь, покажу, как кровь на таком красиво растекается?
(Заброшенная стройка.)
Мы сидели на железных балках, болтая ногами над пропастью. Даня рассказывал про четвёртый детдом:
– Там был воспитатель – дядя Витя. Давал сигареты, если… – он резко замолчал, швырнув камень вниз.
Я не стал расспрашивать. Вместо этого разломил пополам "Твикс":
– На, ешь. У тебя живот урчит громче, чем наш директор на линейке.
(Декабрь. Больничная палата.)
– Опять подрался? – я тыкал пальцем в его гипс.
– Сам упал, – буркнул Даня, но медсестра закатила глаза:
– Трое старшеклассников били его за то, что отец… ну, в тюрьме.
Даня вдруг схватил меня за руку:
– Ты никому не скажешь?
В его глазах было столько страха, что я поклялся молчать – даже когда мама допытывалась, почему я ношу ему свои вещи.
(Февраль 1999.)
– Ты чего тут торчишь? – я отряхивал снег с куртки.
Его "дом" пах гарью и старыми одеялами. На стене – фото женщины с выколотыми глазами.
– Приёмка не пускает. Говорят, убегал. Даня разливал по кружкам украденный из столовой кисель. Хочешь, покажу кое-что?
Он снял с шеи цепочку с осколком стекла:
– Это от окна, где мама разбилась. Говорят, прыгнула. А я знаю – её толкнули.
(Март 2000.)
– Слушай, а давай сбежим? – Даня разглядывал карту в библиотечном атласе. В Сочи море. Можно на паромах кататься.
– А деньги?
– У меня план.
На следующий день его забрали менты. Оказалось, он ограбил ларёк с сигаретами.
Когда