Илья приехал к духовнику в тяжёлом состоянии. И это не столько от недоразумения с женой, сколько от следствия этого недоразумения – на всю жизнь. Он понимал, что родители и своё окружение приложат все силы, чтобы его брак с Симой не распался, да и дело ли – развод. Но в таком случае все договоренности с отцом Павлом и планы рушились. И до крайности возмущала эта ловушка, в которой, казалось, все участвовали лишь для того, чтобы он не был, как они почему-то говорят, попом… Вспоминался и доктор Троицкий, не случайно ведь сказавший Калюжному повременить со священством, и об этом он зачем-то напомнил в разговоре… Но слишком велико было желание одолеть. Да и откуда вырвались слова, сказанные жене: развестись, принять обет безбрачия и стать священником. Именно со всем этим Илья и поспешил к духовнику, намереваясь из Лавры ехать к Павлу Осиповичу. Но, прежде всего, надо было твёрдо решить самому.
Вот он и решал: ходил от академической проходной до монастырской – и обратно; кружил вокруг Успенского собора и колокольни; от Троицкого собора до монастырских ворот. Зашел в Троицкий к Преподобному Сергию: здесь было безлюдно, монах читал молитвы возле раки, второй подхватывал песнопение, смиренно управляясь с подсвечниками. Илья, прикрыв глаза, страстно повторял: «Преподобный отче наш Сергие, помоги мне в деле моём. Как быть? Что делать? Ведь я вознамерился служить Господу и «своим», чтобы и заблудшие стекались в церковь Христову… Развестись – я ведь не венчанный, сожитель – и принять обет безбрачия? В монашество я не пригоден, не осилю. Смилуйся, Господи, и ответь мне милостью Преподобного Сергия, как поступить… Помоги…»
И слёзы выкатывались из-под ресниц. Илья приложился к раке, перекрестился с поклоном и медленно вышел из храма, как из надёжного укрытия. Но легче на душе не стало.
Вновь бродил мимо колокольни и храмов, и душа его умилялась самой этой замкнутостью монастырских стен – мир иной, отстраненный от суеты. Днём этого не пережить, не понять, днём здесь проходной двор для паломников и галдящих туристов.
И ещё раз вошёл Илья в Троицкий собор, помолился коленопреклоненно – легче не стало. Однако на сердце легла мысль: не достоин наверно в иереи, поэтому так и повернулось. Значит, и здесь не своя воля.
Время вышло. Духовник должен бы освободиться и принять. Илья склонился к окошечку проходной, назвал себя и спросил: может ли пройти к духовнику.
– Да, – вяло отозвался дежурный чернец, – можно, он предупреждал.
И с лёгким скрипом вышел засов из затвора калитки.
В келье было тихо, сумрачно, пахло лампадным маслом и ладаном.