Правда, не стоит переоценивать религиозный фактор в русско-казанских войнах. Несмотря на ряд воинствующих клерикалов, на деле Москва никогда не вела наступление именно на ислам. Некоторые указывают на обращение в православную веру царевича Кудай-Кула, брата плененного хана Алегама, как на нетерпимость Москвы к мусульманской вере. В таком случае Василий III вряд ли выдал бы свою сестру замуж за царевича даже при условии его крещения (а такое условие было необходимо для заключения подобного брака). Да и в источниках указывается, что принятие христианства было инициативой самого Кудай-Кула.
В Великом княжестве Московском всегда находилась масса служилых мусульман, например касимовские татары[15]. Сообщения крымчан в Стамбул о том, что русские якобы притесняют адептов ислама и рушат мечети в Казани, на деле не находили подтверждения.
Разумеется, религиозная составляющая имела большое значение для людей того времени и вносила свою лепту в том числе в развитие русско-казанских контактов. Но, как и в случае с Крестовыми походами, в реальности она служила идеологической ширмой для удовлетворения политических и экономических интересов разных сторон.
Если же взглянуть глазами правоверных казанцев, Москва являлась царством кафиров. Во многом преимущество восточного блока казанской знати над прорусским объяснялось тем, что первый педалировал общность братьев-мусульман. Он выступал за союз с исламскими странами и Казанским ханством, а также за борьбу с христианским Русским государством. Такие лозунги сильно воздействовали на религиозное и национальное самосознание татар. Показательно, что на закате существования самостоятельного волжского ханства казанцы в своих посланиях в Крым подчеркивали именно религиозный характер войн с Москвой: «Паки те врази наши на войне нас победят, и мы тем раю достойны быти, с такою надежею жили есмя истиннаго Бога судьбами»[16].
Дипломатический аспект русско-казанских отношений, или Новый Вавилон против старого
Войны гремят так громко, что зачастую заглушают речи дипломатов на страницах истории. Вот и присоединение Казани к Русскому государству воспринимается многими исключительно как завоевание, да еще и по цезаревскому принципу veni, vidi, vici. Будто только и были что осада со штурмом столицы волжского ханства в 1552 году, решившие все в пользу Москвы. На самом деле вхождение Казани в русскую орбиту – многолетний процесс, бóльшую часть времени в котором занимали дипломатия и «подковерные игры».
Да и в целом посольский обычай играл для обоих государств не меньшую роль, чем ратное дело. Пока в облаках пороха, грохоте орудий и свисте сабель расширялись пределы Московской Руси, в велеречивых тирадах послов и дипломатической переписке завоевывалось ее признание на международной арене. Даже преобразившийся «волею всемогущею» облик самой Москвы