Утром просыпаюсь с тяжелой головой. Холод просочился в повозку и уже забирался под большую меховую накидку, которой Алан укрыл Эмму, пока та спала. Собственные мозги словно побывали в блендере: будто я смотрела слишком много фильмов, и они ночью превратились в комок. Мыслей про кристалл в голове соседки не оказалось. Она о магии знала лишь то, что ею владели члены какого-то Ордена, и что использование подобных артефактов – дорогое удовольствие.
У меня по утрам дурное настроение постфактум, так что вылезаем из повозки и шарахаемся по кустам с целью облегчиться. Когда возвращаемся, муженек уже проснулся и развел потухший за ночь костерок, а остатки похлебки стали завтраком. Алан на удивление молчалив, хотя это больше беспокоит Эмму. Она понятия не имеет, чего он от неё ждет и будет ли их жизнь всегда такой – кочевой.
Полчаса спустя лошади накормлены и запряжены, а все походное имущество надежно привязано и уложено в повозке. Забравшись в телегу, усаживаемся, накрывшись накидкой до самого носа. Вещи Эммы – три полотняных мешка, где уместились одежда и то немногое, что мать протянула дочери в качестве приданого, но самое ценное – иголки и наперстки. Девушка не привыкла к праздности, так что почти сразу достает из сумки пряжу и крючки, начиная вязать. Душевных разговоров с мужем ожидать не приходится, так что остается чем-нибудь себя занять. Пересев к краю, она окинула взглядом светлеющее небо – хоть глаза не надо напрягать. Мои же мысли улетели далеко за пределы этого мира к больничной палате, где моя родная мама борется за жизнь. "Ох, подожди еще немного, я сделаю, что смогу", – грустно размышляю я, глядя на появляющиеся петли вышивки.
На обед снова остановились