Канада, в которой в 1713 году, по разным оценкам, проживало от 22 до 24 тысяч белых, не считая индейцев, устояла. Рождённая в горниле войн, закалённая, подобно мечу, она продемонстрировала свету своё право на существование. Тем самым, оказались заложены основы для воинской гордости французских канадцев и мечты о реванше (то есть, основан прочный фундамент для дальнейших конфликтов).
(Падение Канады в начале 18 столетия могло иметь непрогнозируемые последствия. Американские колонии Англии (где жило в 1713 году уже порядка 450-500 тысяч своих обитателей) активно развивались, чеканили собственные монеты, создавали свою промышленность (в частности, кораблестроение) и имели нередко взгляды, сепаратные от настроений центрального правительства (те же англичане-католики Мэриленда, немцы Пенсильвании, пуритане Массачусетса, голландцы Нью-Йорка). Вместе с тем, они пока не имели сплочённости, единства. Исчезновение общего врага на севере, вопрос о дальнейшем статусе канадских земель могли заставить события развиваться непредсказуемо).
Американская история прошла ещё одну точку перелома. Дальнейшее развивалось по накатанной схеме.
Самый сильный удар по Канаде нанесло собственное правительство. Оно как будто забыло Канаду, отказалось от неё, как от надоевшей игрушки. В 1715-1740 годах, когда в самой Франции началось гниение и ощущались последствия от десятилетий тяжких войн в Европе, к Канаде возникло отношение как к бесполезной обузе, чему-то ненужному, затратному, мрачному, дотационному.
Тезис Вольтера «не более нескольких арпанов снега» (арпан – старая французская мера площади), подразумевающий экономическую нецелесообразность колонии, именно тогда и зарождался. В Париже по инерции ещё боготворили колонию, но на юге уже активно началось развитие «сахарных островов» и главной житницы французского бюджета, Сан-Доминго, куда завезли сотни тысяч негров-рабов, торговля продукцией с Кариб приносила нешуточные доходы, на этом фоне боевая доблесть канадцев как-то померкла.
Институт «Невест короля» так и не восстановили. Главной ценностью для малолюдной колонии являлись люди, но человеческого капитала как раз и не хватало (особенно женщин). Между тем как посылка хотя бы по сотне девушек в год позволило бы довести бледнолицый генофонд только Канады (то есть, без Акадии, Иллинойса, Луизианы и индейцев) до 60 тысяч человек в 1739 году, а в 1754 году, при сохранявшихся темпах рождаемости – до как минимум 80 тысяч человек (а с Акадией, Иллинойсом и Луизианой – и того выше).
Не было и массовых переселений. В 1720-х годах началась вторая волна иммиграции, однако, как и прежде, это были отправленные отбывать воинскую повинность наёмные солдаты, часть из которых оставалась на поселении, а также горстка чиновников (крестьян почти не было, что бы не писал Пикуль в своём романе «Пером и шпагой»).
Канада превратилась в обыденную