Крепкая ладонь перехватывает меня поперёк локтя, не позволяя позорно завалиться на задницу, а мой ванильный раф благополучно расплескивается – прямым, четким росчерком по белоснежной рубашке.
Черт…
В голове пусто.
Забываю, как дышать.
Смотрю на кофейное пятно, которое медленно расползается по широкой груди Макса. Осторожно поднимаюсь взглядом выше, пересчитывая пуговицы на рубашке. Ещё выше, к волевому гладко выбритому подбородку, прямому носу.
Мой взгляд застывает, когда встречается с пронзительным холодом голубых глаз.
На лице Куравина абсолютная пустота, не выражающая ничего. Ни намёка на удивление, раздражение или любую другую эмоцию.
Просто… Лёд.
Он молча убирает руку, всё ещё сжимающую мой локоть, выпрямляется и оглядывает меня, словно в очереди на таможенном контроле.
Не узнал?!
Не узнал…
И от обиды лопается что-то во мне, обливая ядом внутренности.
– Осторожней, – говорит он сухо и отступает чуть назад, морщась, словно испытывает физическую боль от того, что я нарушила его священное личное пространство.
Козёл!
Лифт останавливается.
Пулей вылетаю из него первая, таща за собой Машку. Заталкиваю её в туалет.
Пялюсь на себя в зеркало, подмечая нездоровый лихорадочный румянец и блестящие глаза.
– Алис, что с тобой? Ты будто приведение увидела.
Да, точно. Призрака из прошлого.
– Это он, Маш. Это он!
– Кто? Куравин?
– Да!
– Так, и… И что нам теперь делать?
– Увольняться, Маня, увольняться…
Глава 3
Мы с Машкой, прихватив с собой стаканы с остывшим кофе, проскальзываем в конференц-зал и занимаем самые дальние места в углу.
Я бы вообще предпочла спрятаться под кресло или ещё лучше – сбежать с этого собрания, но Виктор Палыч, прекрасно зная меня, не сводит с нас с Маней предупреждающего взгляда.
«Смотри у меня» – шевелятся беззвучно его губы, а указательный палец сотрясается в воздухе.
Развожу руками.
А что сразу я?
Будто я тут единственная возмутительница порядка!
– Слушай, что он вообще собирается нам сказать? – Маша нетерпеливо вытягивается в кресле, чуть приподнимаясь.
Я же, напротив, пытаюсь вжаться в спинку, чтобы стать менее заметной.
– Ну, что-нибудь типа «вы все ничтожества, а потому – идите к чёрту».
– Думаешь, он настолько козёл?
Ох, Маня, знала бы ты, насколько он козёл!
В дверях появляется Максим. В чистой, естественно, рубашке.
Шум и шепотки в зале мгновенно стихают.
Он проходит к трибуне, выпрямляется, расправляет внушительные плечи. Медленно проходится пугающе-отстранённым взглядом по собравшимся, и я прячусь за спиной впереди сидящего коллеги, лишь бы не ощущать на себе этого пронизывающего ледяного равнодушия.
– Доброе утро, – его тон не оставляет места сомнению,