– Вы убили собственную жену?
– Нет, она умерла сама по трагической случайности. Я написал три записки: две её почерком, одну своим. И назначил всем троим встречу в одном месте. Незадолго до этого я установил новые двери… Понимаете, я ученый, и мои изыскания поглощают меня целиком. Когда я вспомнил о Вилме, она уже спала. Впрочем, как и её кавалеры.
Барон тихо засмеялся, и я опять усомнился в крепости его рассудка.
– А что заставило вас столь дико поступить со своей дочерью? Амалия больна?
– Мой друг, все намного хуже. Она мертва! Уже двенадцать лет я поддерживаю жизнь в её теле – питаю его, обрезаю волосы и ногти…
Барон опять затрясся от беззвучного смеха. Наконец, лицо его вытянулось, глаза погасли.
– Я проиграл! – воскликнул он. – Возомнил себя Богом!
Он протянул мне карточку, на которой была изображена та же малышка, что и на первой фотографии, но в белом гробу и с венчиком из белых роз на голове.
– Я хотел вернуть дочь! – крикнул он, и глаза его были страшны в тот момент. – Разве это не нормальное желание убитого горем отца?
Барон достал из-под стола бутылку вина, словно фокусник, в два счета откупорил её. Как по волшебству, на столе появились два бокала. Разливая вино, он снова казался спокойным: движения его были точны, руки не дрожали.
– Я всё решил для себя. Вас мне послала сама судьба, и я не упущу возможности использовать вас в качестве своего душеприказчика. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности?
В глазах барона угадывалась мольба, хотя тон не терпел возражений.
– Допив с вами это драгоценное вино, я пущу себе пулю в лоб. Достойное завершение недостойной жизни, – сказал он спокойно, словно речь шла об обыденной вещи.
– А как же Амалия?
Барон резким движением оторвал безупречный воротничок у своей рубашки, и я увидел сине-желтые кровоподтеки на его шее.
– Амалия давно мертва. Выращенное мною существо умрёт вместе со мной.
Барон достал из-под стола объемный ящик.
– Здесь вы найдете ценные бумаги на все мое имущество. Передайте вашему другу, иезуиту, пусть попытается вымолить для меня прощение у Папы, а тот, в свою очередь, у Бога.
Барон опять усмехнулся.
– Эх, жаль виноградники! – он еще раз отхлебнул из бокала. – За жизнь! – И выпил до дна.
Поражённый, я тоже хлебнул из своего бокала.
– А почему вы решили, что я не человек? – буравя меня взглядом, вдруг спросил барон.
– В ту ночь, когда ваша дочь… когда Амалия проникла ко мне, а потом появились вы… я не знал, что это вы и Камал… Я был уверен, что это слуги дьявола: так горели во тьме глаза…
Губы барона тронула усмешка.
– Пойдемте!
Рукой он незаметно привел в движение какой-то механизм, и средняя секция стеллажей, уставленных книгами, исчезла. Мы прошли узким ходом и оказались