Баронесса, тело которой было по всем правилам чучельного дела набито соломой, была легка, и барон сам донес её. Он опустошил все ниши и все амфоры сложил туда же, в гроб.
– Деньги за эту работу не принесли Генриху Шнайдеру счастья! – глухо сказал он. – Хотя, признаться, это лучшая его работа! Совершеннее этой работы – только моя собственная!
Я понял, что он имеет в виду Амалию.
Мы задвинули гробницу Вилмы тяжелой плитой, и пошли за дочерью барона, или, вернее, за её живыми останками.
Барон зашел за стальную дверь один – я остался ждать снаружи. Наконец, он вышел, неся завернутое в простыню тело. Сквозь ткань проступали пятна крови, но лицо барона было непроницаемо.
Мы разместили Амалию внутри гробницы, и барон в последний раз захотел увидеть её лицо. Он убрал простыню и закрыл прекрасные зеленые глаза, изумленно смотревшие на нас. Бережно укрыв тело, он достал карточку с фотографией мертвой малышки и положил сверху, после чего мы задвинули и эту плиту.
Третья гробница щерилась, ожидая своей жуткой начинки, но барон не спешил.
– Уходите, друг мой! Я же должен уничтожить свои записи и лабораторию. Возьмите бумаги и уходите! Передавайте привет и наилучшие мои пожелания Анхен. Она достойна счастья!
– Анхен родила от вас ребёнка!
– Что за чушь! – сморщил нос барон. – И вы туда же? Анхен напоминала мне дочь, я бы никогда не позволил себе ничего неприличного. Нельзя верить всему, что вам говорят!
– Она сама мне сказала.
– Интересно, что именно?
– Примерно так: «Отец моего ребенка – барон С*».
Барон сжал кулак так, что суставы побелели, потом резко расслабил пальцы.
– Отец её ребёнка, несомненно, Фридрих Шульц. Впрочем, мне до него нет никакого дела.
– Вы убили его?
– И пальцем не тронул. Хотя он пытался досадить мне. Сказал, что знает, что я совратил Анхен, и согласен молчать, только если я дам ему денег. Но я-то знаю, что не трогал девушку. Одного не пойму: как она согласилась участвовать в этом мерзком спектакле? Однако заболтались мы с вами… Идите, не то я поддамся соблазну уложить вместо себя вас. – И он кивнул на плиту со своим именем.
Мы в последний раз поднялись в кабинет, чтобы я мог забрать бумаги барона. Звонко стукнулись бокалы, пустая бутылка откатилась в угол комнаты. Сундук с деньгами и ценными бумагами, главной из которых было завещание, заверенное нотариусом, весил, должно быть, не меньше пуда. На прощание барон подарил мне непочатую бутылку вина.
Коротко простившись с ним, я, не оглядываясь, ушёл.
…Брут встретил меня настороженно, точно я успел пропитаться враждебными флюидами. Пес не бросился ко мне,