Молли глубоко вздохнула.
– Джон, я ничего не понимаю, – заговорила она со свойственной ей прямотой. От ее свежего, загорелого лица и здорового тела исходила энергия, придававшая ее словам особую убедительность. – Не понимаю! Ты говоришь так, словно речь идет о каком-то пари или спортивном состязании. «Это было бы не по правилам». «Он не связан ни с одной из сторон». Да ты хоть понимаешь, что этот человек – кем бы он ни был – оскорбляет тебя самым бесстыдным образом? Что он пытается присвоить себе все, что по праву принадлежит тебе! Заявляет, что он якобы и есть Джон Фарнли! Что он, а не ты наследник титула баронета и годового дохода в тридцать тысяч фунтов! Ты понимаешь, что он хочет у тебя все это отобрать?
– Разумеется.
– Однако как будто не воспринимаешь всерьез! – воскликнула Молли. – Относишься к этому самозванцу с таким вниманием и предупредительностью, словно не видишь, что́ он себе позволяет!
– Да нет же, я отдаю себе отчет, что это не игрушки.
– Вот как? А я, признаться, считала, что, если кто-то заявится к тебе и скажет: «Я Джон Фарнли», ты безо всяких церемоний выставишь его за дверь и больше о нем не вспомнишь, ну разве в полицию обратишься. Я бы поступила именно так.
– Но, дорогая, ты же в этом ничего не понимаешь. А Барроуз говорит…
Он неторопливо обвел глазами комнату. Казалось, он прислушивается к слабому тиканью часов, вдыхает запах свежевымытых полов и чистых занавесок, мысленно обозревает согретые солнцем обширные земли, владельцем которых он теперь стал. В этот момент он, как ни странно, походил на чопорного пуританина; и вместе с тем в его взгляде чувствовалось что-то недоброе.
– Было бы чертовски обидно, – медленно проговорил он с оттенком затаенной угрозы, – теперь все это потерять.
В следующую секунду распахнулись двери, и он быстро взял себя в руки, попробовав придать лицу более спокойное выражение. Старый, лысый дворецкий Ноулз провел в комнату Натаниэля Барроуза и Брайана Пейджа.
Барроуз, как успел заметить Пейдж, имел подчеркнуто официальный, непроницаемый вид и напоминал замороженного палтуса. Сейчас в нем было решительно не узнать того человека, который приходил к нему днем. Пейдж подумал, что всему причиной, должно быть, неловкая атмосфера, почти осязаемо витавшая в воздухе. Взглянув на хозяев дома, он пожалел, что пришел.
С