Дан пошел на свет. Едва слышные шебуршания вызывали не слишком хорошие ассоциации, связанные с давним неотвязным и глубинным страхом, но искомая документация, вдруг понадобившаяся начальнику отдела непременно в материальном виде, находилась как раз там, где мерцало, выло и шебуршалось.
Сначала Лодвейн был рад, что его обратно в надзор взяли, потом приуныл от дисциплины, потом привык и теперь даже удовольствие получал, как раньше. Тем более компашка подобралась практически прежняя, пусть и немного при других конфитюрах. Все равно часто пересекались. Ага!
Он не подкрадывался, просто темно, интересно, а он вампир, а тут она, добыча, сидит на корточках со светфонариком в зубах и в папках копошится.
– Лиссссс…
Визг ввинтился в чувствительные вампирьи уши, поставив дыбом нервы и волосы на макушке, фонарик юркнул под стеллаж, а Лодвейну прилетело папкой по чувствительному.
– Ашшш…
– Ой, – пискнула подсвеченная красным поблекшим светляком Лисия, – ничего важного не пострадало?
– Холин бы сказал с… самолюбие, но я тактично промолчу.
– И… извини. А ты сюда зачем?
– Вот за, – Дан осторожно, ненавязчиво прикрывая дорогое пострадавшее, прощемился вдоль стеллажа и достал с полки папку с нужной маркировкой, – за этим. – И полез обратно. Прикрываться папкой было удобнее. – А ты чего тут воешь, как не-живая. И чего свет не включила?
– А я… Я темноты боюсь. Я так себя отучаю. А чтоб не очень страшно – пою. Но у меня руки заняты были пришлось фонарик в рот взять, – пояснила птица-секретарь и, поправ документы коленками, приникла верхней частью туловища к полу, добывая фонарь из-под стеллажа. Фонарь в руки не давался, но эффектно подсвечивал очертания плотно обтянутых легинсами аппетитных округлостей. На эти округлости половина Управления взгляды бросала, но Лисия вела себя в рамках, репутацию дома Эфар не роняла, хотя одевалась иногда так, что даже мимобеглый дамочкоустойчивый Став на пару мгновений замирал.
Вот и Дантер замер и даже попятился, и пасть захлопнул, пряча полезшие от нервов клыки. Поднимаясь с коленок, Лисия прижала край трикотажного платья-туники, и как в песне: вот платье с плеч ползет само, а на плече горит… Мрак и тьма… На плече под красной бретелькой бюстгальтера чуть вдавливающегося в девичью кожу, скалилась, распахнув кожистые крылья, летучая мышь.
– О! – смутилась Лисия, подтягивая трикотаж на плечико, – это я в каком-то умопомрачении себе тату сделала. А ты чего бледный такой?
– Ни… ничего. Не… не завтракал просто, а тут ты вся такая фкусссная и одна, – радостно оскалился Дан.
О его тайном страхе мало кто не знал, но все забывали. Не вязалось как то это чувство с доблестным ловцом, героем и вообще. Да он и сам часто забывал, а тут вот…
Давным давно старшие братья заперли его в винном погребе. Вины за намазанный перед ужином на края братских чашек чудосклей Дан не чувствовал,