Еремей стал искать глазами знакомые созвездия – и не находил их. Громадно, пусто и холодно было там наверху. Казалось, все пространство на небе до самой земли было заполнено вечным страхом и негасимой тоской.
Он терзался о Далии, вспоминал ее таинственные слова о неизведанной родине где-то там, за пылающим горизонтом, о времени, когда услышат они обращенный к ним зов, приказ, от которого нельзя уклониться, который с радостью выполнят, не спрашивая ни о чем.
Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово.
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
6
Наутро за ними пришел небольшой автобус. Халдей же сел в джип и укатил первым.
В самолете Проворин, просматривая газету, в разделе новостей наткнулся на сообщение: «Вчера поздним вечером при перестрелке на границе сектора Газа была смертельно ранена известная российская танцовщица Далия Кончакова. Обстоятельства происшествия выясняются».
Проворин осторожно взглянул на задремавшего Еремея.
Торопливо свернул газету и спрятал ее в карман.
УБЫВАЮЩИЙ БОЧКАРЕВ
Свет здесь такой, что сам себя узнаешь с трудом. Тот свет, непохожий на свет. К тому же теряешь всякое представление о времени. Когда тащился сюда, на улице сиял зимний день, глаза слепил снег. А что там сейчас? Никто не скажет. Вообще-то я не из любителей пива, зимой предпочел бы горячий чай. Да где взять! Зашел сюда просто погреться. Поначалу радовался многолюдству, так незаметнее, можно постоять подольше. Пивная на углу, – ну, знаете, конечно, – она очень тесная, столов и стульев в ней нет, пьют стоя, а для опорожненных кружек прибиты к стенам узкие полки. Да что за полки, просто плохо обструганные доски. Тут ни посидеть, ни подремать, зато тепло, руки-ноги оттаивают. Из носа течет, но лишь самое первое время, быстро обсыхает.
Между прочим, видимость забегаловки обманчивая. Кажется, теснота и убогость, а помещается бесконечная уйма народа. Всё это время, что я здесь, люди прибывают и прибывают, а ведь ни один ещё не вышел наружу. Взять те же стены, когда-то покрашенные в серый цвет, а теперь затертые и облупленные, – кажется, вот они рядом, жмут, теснят, рукой дотянуться. Но человек направляется с кружкой, а стена уходит, пятится от него,