– Пропали – и бог с ними, – сказала она, – и нечего об этом беспокоиться. Предоставь башмакам погребать своих башмаков.
Он страшно рассердился на нее.
– Помни, что теперь ты уже не богачка, – настаивал он. – Ты не можешь позволить себе такую роскошь – выбрасывать хорошие башмаки. Новую пару ты сможешь купить не раньше, чем мы вернемся в Англию. – Они взяли с собой небольшую сумму денег на поездку и дали себе слово ни в коем случае не тратить больше. – Не раньше, чем мы вернемся, – повторил он.
– Знаю, знаю, – нетерпеливо ответила она. – Ну что ж, научусь ходить босиком.
И она научилась.
– Я прирожденный бродяга, – объявила она однажды вечером, когда они лежали где-то на сеновале. – Ты себе представить не можешь, до чего мне приятно не быть респектабельной. Это во мне говорит «атавизмус». Ты слишком обо всем беспокоишься, Марк. «Воззрите на лилии полевые».
– А ведь Иисус, – рассуждал Рэмпион, – был настоящим бедняком. В его семье только и думали о завтрашнем дне, о хлебе и башмаках для детей. Почему же тогда он говорил о будущем как миллионер?
– Потому, что он был прирожденным князем, – ответила она. – Он родился с титулом; у него было божественное право, как у короля. Миллионеры, которые сами составили себе состояние, только и думают что о деньгах; они ужасно заботятся о завтрашнем дне. У Иисуса было истинно княжеское чувство, что ничто не может его унизить. Не то что наши титулованные финансисты и мыловары. Он был подлинным аристократом. И кроме того, он был художником. У него было о чем подумать, о вещах более важных, чем хлеб и сапоги и завтрашний день. – Немного помолчав, она прибавила: – И, что самое важное, он не был респектабельным. Он не считался с приличиями. Те, кто заботится о приличиях, получают свою награду в этом мире. А мне вот в высшей степени наплевать, если мы похожи на огородных пугал.
– Ого, как ты сама себя расхваливаешь! – сказал Рэмпион. Но после этого он долго думал о ее словах и о ее непосредственной, естественной, безмятежной манере жить. Он завидовал ее «атавизмусу».
Мэри нравилось не только бродяжничество: удовольствие доставляла ей та прозаическая семейная жизнь, которую они стали вести по возвращении в Англию. Увидев впервые, как она готовит обед, Рэмпион назвал ее «Марией-Антуанеттой в Трианоне»: с таким детским энтузиазмом предавалась она этому занятию.
– Подумай хорошенько, – предупреждал он ее до женитьбы. –