Матвей внимательно выслушал послушника, сердечно сочувствуя, и перед внутренним взором его прошла, как есть, вся жизнь Ефима.
– Все твои отчаяния и печали, брат, оттого, что служишь ты в угоду только братьям-монахам, потому и грех трудно победить. Они ведь тоже люди. А надо служить образу Божию в братии, Божественному началу в них. Все дела надо посвящать только Отцу Небесному, когда служишь братиям и людям.
Они уже подходили к воротам. Из часовни нёсся призывной колокольный звон. Динь-бом-бом, динь-бом… и проникал в каждую частицу тела. Душевное смятение сменилось ясным ощущением настоящего времени, и все разговоры о прошлом и воспоминания как рукой сняло. Звон лился над монастырём вместе с переливами солнечного света, а лучи в такт перезвону цепляли вершину горы, ветки деревьев и ограду обители.
– Вот и вечерня… Начало нового божьего дня, – как-то легко произнёс Ефим, ведь каждый колокольный звон окрылял его душу и вдыхал в него жизнь. Он крестился и посматривал на Матвея.
А далее произошло вовсе неожиданное. Все чувства любви к Богу, целомудренно таившиеся в душе Матвея и копившиеся столько времени, разом вырвались наружу. Сильное желание излить себя в неизбежном порыве вдруг принудили решительно встать его на колени перед входом в ворота. Матвей всем существом отдался потребности рыдать, что наконец прибыл на эту землю, в этот благой уголок к братии, к таким же, как и он, стремящимся жить в непрерывном состоянии молитвы.
Ефима такое поведение Матвея смутило, даже немного испугало. Он бросился к нему на помощь, ему показалось, что новоиспечённый инок ослаб ногами и вот-вот шлёпнется пластом на землю. Матвей же, предвидя реакцию брата, предупредительно показал рукой, чтобы тот не мешал его порыву, с настойчивостью, но степенно объяснил:
– Я так долго ждал сего часа…
Наконец они дошли до основного однопрестольного собора в честь иконы Казанской Божией Матери. Вместительный собор хорошо освещался дневным светом.
Косые солнечные лучи с запада проникали в окна и заливали всю восточную часть – алтарь, отделённый иконостасом.