Себе также взял кличку – «Скиф». Она хоть звучала благозвучнее, чем, например «Бес» – так прозвали Безлера, безусловного военного лидера ополченцев в Горловке, которого Вишняк хорошо знал как достойного и здравомыслящего человека. Не укладывалось, как этот толковый
и грамотный командир мог взять себе дурацкую кличку «Бес»?
Порою возмущение нравами нарождающегося ополчения перерастало в отчаяние, ведь непреложный закон воинского формирования, пусть даже партизанского – строгая дисциплина. Мгновенное подчинение командиру решало
не просто успех боя, решалось – жить тебе и твоим бойцам или бесславно, безвестно умереть. А такое случалось, если боец в панике бежал с поля боя. Чтобы такого не произошло, внутри каждого должен быть стальной стержень чувства долга, сплавленного с чувством страха перед позором за бегство; сплав этот должен быть неизмеримо выше, чем желание сохранить жизнь любой ценой. А что будет с ними, собранными вместе случайными людьми, не связанными воинской присягой, не умевшими чеканить шаг в строю, не ощутившими всепоглощающего чувства прикосновения к полковому знамени, впитавшему в себя грозную память о славных победах и тяжелейших жертвах?
Здесь и сейчас всё было по-другому. Было какое-то подобие ощущения необходимости сплочённого жертвенного воинского труда, но не было чувства локтя, боевого братства. Эти мысли делали мучительными короткие летние ночи. Так что днём майор ходил полусонным, придавленным ночными сомнениями и страхами.
Скоро эта главная проблема очень явственно дала о себе знать. В ответ на приказ майора все чаще звучало:
− Щас, докурю, потом сделаю.
Или ещё горше:
− Ты чё, сам не можешь сделать?
Так что основные трудности, как считал майор, были впереди и заключались в отсутствии воинской дисциплины и требованиях неукоснительного исполнения приказов. Ополченцы представляли собой некое свободное сообщество, отдававшее анархистской демократией. В этих условиях обучение проходило по схеме: «послушайте, пожалуйста», «подай, пожалуйста, вон тот ящик со снарядами».
Майора это выводило из себя, он пару раз срывался и бранился нецензурно, стращал свои расчёты позорной смертью на поле боя. Не помогало. Однажды сцепился со своенравным командиром второго расчёта. Тот взял себе позывной «Колобок». Их растаскивали оба расчёта, восемь человек.
Все решили тогда, что майор избавится от Колобка. Но Вишняк быстро взял себя в руки. Военный опыт говорил: из Колобка, при всей расхлябанности и задиристости, получится хороший командир расчёта. Он в бою не подведёт, не растеряется. А это дорогого стоит…
На четвёртый день мучений Вишняка его любимые «зушки» засияли особым военным блеском. Установки бодро и вызывающе, задиристо крутились по периметру и мгновением вздымались в небо. Надраенные стволы