Марья с мужем не остались на ночлег – я и не предлагала. На прощание она сообщила, что у Птицелова по слухам есть брат – тому подвластны не птицы, а звери. Если бы не странный человек, встреченный мной в лесу, можно было бы посмеяться над столь причудливой байкой.
Внутреннее чутье подсказывало – мужчина, назвавшийся Птицеловом, вернётся. Я пасла коз в лесу, пекла ржаные калитки с творогом, добавив в начинку яиц и меда, но всегда была настороже. Это раздражало, и я снова вспомнила Уголька. «Тебе бы собаку хорошую», – прозвучал в голове добрый гулкий голос Ивана, и сердце неприятно царапнуло.
Дни становились короче, сумерки – холоднее. И однажды что-то толкнуло меня ночью, разбудило. Я лежала в темноте, прислушиваясь, пока тишину снова не разорвал далекий гогот – где-то в небе стая гусей двигалась на юг. Мои гуси, запертые в сарае, заволновались и загоготали в ответ тоскливо и надрывно. Дыхание постепенно успокаивалось, но сна как ни бывало. «Вот и осень пришла», – подумала я и села на лавке, спихнув кота в сторону. Осень.
Я с трудом дождалась, пока тусклый утренний свет пробьется через маленькое окно, возвещая наступление утра. Трава хрустела под ногами, покрытая инеем, изо рта вырывался пар. Задав скотине корма, я привычным движением взяла посох, стоявший у калитки, и направилась в лес. Надо было повесить черепа на подступах к дому, чтобы деревенские не беспокоили меня сегодня. Я ждала другого гостя.
Предсказывать будущее я так и не научилась. Придется Птицелову в это поверить. Я подула в замерзшие руки, чтобы хоть немного согреть их. Туман растаял, трава, снова ставшая зеленой, блестела каплями воды. Я быстрее зашагала к избе, чтобы растопить печь и приготовить себе настоящее лакомство. Выну серединку из яблок – их-то у меня полно, положу внутрь сушеной смородины, орехов и мёда, а потом запеку и слопаю со сливками.
Успела только развести огонь из углей, когда раздался стук. Мелодичный и громкий, будто в мою дверь барабанил клювом дятел. Я замерла у печки. Стук не повторялся. «Нет причин бояться», – повторяла я сама себе, а потом быстро распахнула дверь – словно в холодную воду нырнула.
Птицелов стоял у крыльца. На его плече сидела ворона и хитро косилась блестящим глазом.
– Мир твоему дому, – произнес мужчина и небрежно стряхнул птицу. Та, похоже, не обиделась, перелетела на крышу сарая, подальше от кошек. Я молча кивнула в ответ.
– Возьми, – он протянул мне небольшой сверток. Под мягкой кожей оказалась ткань, а внутри… У меня перехватило дыхание, но запах уже достиг носа, и его невозможно было перепутать ни с чем. Хрупкие коричневые листы сворачивались в трубочку – слишком тонкие, чтобы оказаться корой кассии. Я поднесла их ближе к лицу и внезапно из груди вырвались рыдания. Ноги не держали, и я осела на ступени крыльца, изо всех сил стараясь успокоиться. Слёзы текли бесконечным