Глава 10
Я жалуюсь на Лангиуса за столь безудержное укорение. Но кроме того, что это долг философа. Также попытка опровергнуть вышесказанное, а также обязательное отношение и любовь к отечеству.
Эта первая перепалка показалась мне горькой. Прервав ее, я сказал: «Что это за недостаток сдержанности, нет, свирепости в вашей речи? Вы так набрасываетесь на меня? Я бы справедливо свел тебя с Еврипидом:
не заражай и без того больного.
Ибо я и так отягощен несчастьями».
Лангий, смеясь, сказал: «Ты ждешь печенья или чего-нибудь сладкого? А ведь совсем недавно ты просил нож и огонь. И правильно. Ведь ты слушаешь философию, Липсий, а не флейтистку. Идея состоит в том, чтобы научить, а не заманить: принести пользу, а не угодить. Чтобы ты стыдился и краснел от бед, а не смеялся: чтобы ты испытывал угрызения совести, а не радовался. «Дело философа – медицина», – как однажды провозгласил Руфус, в которой люди собираются вместе ради здоровья, а не ради удовольствия. Врач не уговаривает, не льстит, а пронзает, прокалывает, скребет и смывает душевную грязь раздражающей солью рассуждений. Поэтому, Липсий, не жди от грядущего роз, кунжута и маков, а жди шипов и кинжалов, полыни и уксуса». В ответ я сказал: «Но Лангий, если можно так выразиться, ты поступаешь со мной неправильно и недоброжелательно, и ты не бросаешь меня, как хороший боец, допустимым приемом, а ставишь мне подножку хитростью. Вы утверждаете, что я скорблю об отчизне неискренне, не ради нее самой. Так ли это? Нет. Ибо даже если я соглашусь с тобой (ведь я поступаю честно), что в этом есть какая-то доля уважения к себе, то все же не только к себе. Ибо я скорблю, Лангиус, и скорблю, в частности, о своем отечестве. И я буду скорбеть, даже если его гибель не повлечет за собой моей гибели. С полным правом. Ведь мое отечество – это то, что приютило меня, согрело и накормило. По общему согласию, это мой самый неприкосновенный и древний родитель. Но вы предоставляете мне весь мир в качестве отечества. Кто же это отрицает? Но ведь и вы признаете, что, помимо этого великого общего отечества, есть и другое, более определенное и особое, мое отечество, с которым я теснее связан неясными узами природы. Если вы не думаете, что не существует силы притяжения и тяги к родной земле. Сначала мы лежали на ней телом, стояли на ней ногами; мы дышали ее воздухом; на ней плакало наше младенчество, на ней играло наше детство, на ней воспитывалась наша юность. Здесь небо, реки, поля, знакомые нашему взору,