Они немного постояли молча, допили уху.
– Я считал, что все люди избегают Гранёную Луну, – сказал Тим.
– Так и есть, – ответил капитан. – Поэтому никто не выходит в море в конце листобоя.
Тим непонимающе посмотрел на Ланко.
– Грязник, по-вашему! – пояснил тот.
– И всё же мы в море.
– Я зело страшусь проклятья, но пуще всего я боюсь остаться голодным, – подняв палец вверх заявил толстяк. – В Торговой Унии люд богатый; у каждого по несколько больших кораблей. И как они только Ланко Сивого с его неказистым «Пёрышком» к себе приняли?!
Ланко протянул руку, и Тимбер отдал ему пустую плошку.
– Ну а ты веришь в проклятье? – спросил капитан.
– Не бывало у меня случая оказаться под её светом, – пожал плечами молодой посол. – Всегда поблизости имелось убежище.
Ланко мотнул головой, хмыкнул, как-то с сожалением, улыбнулся и пошёл к очагу.
Небо вновь прояснилось. Что Тимбер понял о море так это то, что погода тут меняется быстро и часто, как это бывало в горах над Линггерийской Долиной. Выбираясь на охоту, Тим иногда заходил очень высоко, попадал под дождь, снегопад и во вьюгу. Но над родными лиственными лесам любая непогода казалась игрой: ведь стоило чуть спуститься вниз, под линию леса, как всё затихало и умиротворялось. Тут, в куцей скорлупке, покачивающейся на пелене волн, натянутой на кольцо окоёма, приходилось мириться с прихотями небес. Тимбер даже позавидовал волку, который мирно спал в клетке, не замечая ни дождя, ни ветра. Молодой посол сидел напротив зверя и наблюдал за тем, как, свернувшееся в серый клубок живое существо то вздрагивало, то шевелило ухом.
– Обычно они не такие сонные, – сказала Лиридия, незаметно подойдя к Тимберу. – Бесновались всю ночь из-за этой луны, вот и спят теперь.
– Волки – ночные животные, – заметил Тим.
– Это так. Но эти уже давно с нами и привыкли бодрствовать днём.
– А вот этот ваш собственный? – спросил Тимбер.
– Да, Белка – мой, – ответила Лиридия и села на палубу рядом с Тимом. – Видите, у него белая шерсть на шее и белый пушистый хвост! Поэтому он Белка!
Тим ещё раз внимательно оглядел волка. То, что у зверя было имя, придавало ему нечто невыразимое в словах; нечто зыбкое, утекающее сквозь пальцы.
– Здесь, среди волн, ваш шерстяной друг кажется более живым, нежели в лесной чаще, – сказал Тим.
– Он дышит так же как мы, – коснулась Лиридия клетки. – И пусть его шерсть сера, как камень, под ней стучит горячее сердце. Я познакомлю вас.
Девушка отперла дверь, разбудила волка и произнесла странные слова, которых никто не знал. Зверь, следуя велению